Сад стоит как Нотр-Дам,
Заходя во мрак углами…
И. Анненков
А. П. Чехов относился к природе отнюдь не созерцательно. Ему было мало художнически любоваться пейзажем, он и в пейзаж вносил свою неуклонную волю к преобразованию жизни. Никогда не мог он допустить, чтобы почва вокруг него оставалась бесплодной, и с такой страстью трудился над озеленением земли, что, глядя на него, было невозможно не вспомнить тех пылких лесоводов и садовников, которых он изобразил в своих книгах. Образ лесовода-ро- мантика, поэтически влюбленного в деревья, был так дорог Чехову, что на протяжении нескольких лет он трижды обращался к этому образу. Сначала лесовод появляется в образе пейзажиста Коровина, который в детстве посадил у себя во дворе березку. «Когда она позеленела и стала качаться и шелестеть от ветра… душа Коровина наполнилась гордостью: он помог Богу создать новую березу!» Потом Коровин преображается в помещика Михаила Хрущева, который так любит леса и хлопочет о спасении каждого дерева, что соседи зовут его Лешим. В «Дяде Ване» Хрущев преображается в доктора Астрова, который говорит вослед за Лешим: «Когда я слышу, как шумит молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что… если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко виноват буду я». Все это Чехов мог сказать и о себе, потому что в деле озеленения земли, как и во всем остальном, был неутомимо активен. Еще гимназистом он насадил у себя в Таганроге небольшой виноградник, под сенью которого любил отдыхать. А когда поселился в разоренном Мелихове, посадил там около тысячи вишневых деревьев и засеял голые лесные участки елями, кленами, вязами, соснами — и Мелихово зазеленело. Через несколько лет, поселившись в Крыму, на выжженном пыльном участке, он с таким же увлечением сажал черешни и шелковицы, пальмы и кипарисы, сирень и крыжовник, и вишни и, по его признанию, буквально блаженствовал — «так хорошо, так тепло и поэтично. Просто один восторг».
И, конечно, не раз он делится своим счастьем с другими: посылает родственникам в Таганрог семена, дарит деревья соседу, чтобы и у того был сад. А когда в своей «Дуэли» Чехов хотел показать, как никчемно было существование Лаевского, то прежде всего обвинил его в том, что он в родном саду не посадил «ни одного деревца и не вырастил ни одной травки».
Когда же писатель вздумал изобразить гуманиста, проповедующего мудрое счастье безграничной любви, он вложил эту проповедь в уста садовода, проведшего с цветами всю жизнь.
В нем самом никогда не угасала потребность сеять, сажать, растить. По словам его жены, он ненавидел, чтобы в его присутствии срывали или срезали цветы. Настойчиво твердит он в письмах, что садоводство — его любимое дело. «Мне кажется, — пишет он, — что я, если бы не литература, мог бы быть садовником».
И своей жене: «Дуся моя, если бы я теперь бросил литературу и сделался садовником, то это было бы очень хорошо, это прибавило бы мне десять лет жизни». И, словно о важных событиях, сообщает своим друзьям и родственникам: «Гиацинты и тюльпаны уже лезут из земли», «Конопли, рициниусы, подсолнухи уже тянутся до неба», «Мои розы цветут изумительно. Розы у меня растут необыкновенные». А когда расцвела у него в Ялте камелия, он поспешил сообщить об этом жене телеграммой. В каждом цветке — как и в животном — он чувствовал личность, характер, индивидуальные качества. Но больше всего на свете он любил цветущие вишневые деревья.
Недаром главным героем своей предсмертной поэтической пьесы он сделал вишневый сад — «весь белый», «молодой», «полный счастья».
Когда Чехов сообщил Станиславскому, что пьеса так и будет называться: «Вишневый сад», он, к удивлению Константина Сергеевича, закатился радостным смехом, и Станиславскому стало понятно, что речь идет о чем-то прекрасном, нежно любимом. Еще прекраснее и любимее сад, изображенный Чеховым в «Черном монахе», воплощающий в себе счастье великого садовода Песоцкого. И оба раза, когда Чехову необходимо показать катастрофу всей жизни людей, он изображает ее, кяк гибель их любимого сада.
Тема взаимоотношений великого русского писателя и мира растений показывает Чехова с неожиданной стороны, позволяя при этом глубже понять некоторые его пьесы и рассказы.
