Приступая к работе над поэмой «Мертвые души», Гоголь ставил перед собой цель «показать хотя с одного боку всю Русь». Поэма построена на основе сюжета о похождениях Чичикова— чиновника, скупающего «мертвые души». Такая композиция позволила автору рассказать о разных помещиках и их деревнях, которые посещает Чичиков с целью совершить свою сделку. По словам Гоголя, перед нами следуют герои, «один пошлее другого». С каждым из помещиков мы знакомимся только в течение того времени (как правило, не более одного дня), которое проводит с ним Чичиков. Но Гоголь избирает такой способ изображения, основанный на сочетании типичных черт с индивидуальными особенностями, который позволяет составить представление не только об одном из персонажей, но и о целом слое российских помещиков, воплощенном в данном герое.
Очень важная роль отводится при этом Чичикову. Авантюрист- мошенник для достижения своей цели— покупки «мертвых душ»— не может ограничиваться поверхностным взглядом на людей: ему надо знать все тонкости психологического облика того помещика, с которым предстоит заключить весьма странную сделку. Ведь дать на нее согласие помещик может только в том случае, если Чичикову удастся уговорить его, нажав на нужные рычаги. В каждом случае они будут разными, поскольку различны люди, с которыми Чичикову приходится имегь дело. И в каждой главе сам Чичиков несколько меняется, стараясь чем-то походить на данного помещика: по манере поведения, речи, высказываемым представлениям. Это верный способ расположить к себе человека, заставить пойти его не только на странную, но, по сути, преступную сделку, а значит, стать соучастником преступления. Вот почему так старается Чичиков скрыть свои истинные мотивы, предоставив каждому из помещиков в качестве объяснения причин своего интереса к «мертвым душам» то, что именно этому человеку может быть понятнее всего.
Таким образом, Чичиков в поэме не просто аферист, его роль важнее: он необходим автору как мощный инструмент для того, чтобы испытать других персонажей, показать их скрытую от посторонних глаз сущность, раскрыть их главные черты. Именно это мы видим в главе 2, посвященной посещению Чичиковым деревни Манилова. В основе изображения всех помещиков — один и тот же микросюжет. Его «пружина» — действия Чичикова, покупателя «мертвых душ». Непременными участниками каждого из пяти таких микросюжетов являются два персонажа: Чичиков и помещик, к которому он приезжает, в данном случае это Чичиков и Манилов.
В каждой из пяти глав, посвященных помещикам, автор строит рассказ как последовательную смену эпизодов: въезд в усадьбу, встреча, угощение, предложение Чичикова продать ему «мертвые души», отъезд. Это не обычные сюжетные эпизоды: не сами события представляют интерес для автора, а возможность показать тот предметный мир, окружающий помещиков, в котором наиболее полно отражается личность каждого из них; не только дать сведения о содержании разговора Чичикова и помещика, а показать в манере общения каждого из героев то, что несет в себе черты как типические, так и индивидуальные.
Сцена купли-продажи «мертвых душ», которую я буду анализировать, в главах о каждом из помещиков занимает центральное место. До нее читатель уже может вместе с Чичиковым составить определенное представление о том помещике, с которым ведет беседу мошенник. Именно на основе этого впечатления Чичиков и строит разговор о «мертвых душах». А потому успех его целиком зависит о того, насколько верно и полно ему, а значит, и читателям, удалось понять этот человеческий тип с его индивидуальными особенностями.
Что же нам удается узнать о Манилове до того, как Чичиков приступает к самому для него главному — беседе о «мертвых душах»?
Глава о Манилове начинается с описания его усадьбы. Пейзаж выдержан в серо-голубых тонах и все, даже серый денек, когда Чичиков посещает Манилова, настраивает нас на встречу с очень скучным — «серым» — человеком: «деревня Манилова немногих могла заманить». О самом Манилове Гоголь пишет так: «Он был человек так себе, ни то ни се: ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Здесь использован целый ряд фразеологизмов, как бы нанизанных друг на друга, которые все вместе позволяют нам сделать вывод о том, насколько в действительности пуст внутренний мир Манилова, лишенного, как говорит автор, какого-то внутреннего «задора».
Об этом же свидетельствует и портрет помещика. Манилов поначалу кажется приятнейшим человеком: любезным, гостеприимным и в меру бескорыстным. «Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами». Но автор не зря замечает, что в «приятность» Манилова «чересчур было передано сахару; в приемах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знакомства». Такая слащавость проскальзывает и в его семейных отношениях с женой и детьми. Недаром чуткий Чичиков сразу, настроившись на волну Манилова, начинает восхищаться его миловидной женой и вполне заурядными детьми, «отчасти греческие» имена которых явно выдают претензию отца и его постоянное стремление «работать на зрителя».
Это же проявляется и во всем остальном. Так, претензия Манилова на изящность и просвещенность и полная ее несостоятельность показана через детали интерьера его комнаты. Здесь стоит прекрасная мебель — и тут же два недоделанных кресла, обтянутых рогожей; щегольской подсвечник— а рядом «какой-то просто медный инвалид, хромой, свернувшийся на сторону и весь в сале». Всем читателям «Мертвых душ», конечно же, памятна и книжка в кабинете Манилова, «заложенная закладкою на четырнадцатой странице, которую он читал уже два года».
Знаменитая вежливость Манилова оказывается тоже только пустой формой без содержания: ведь это качество, которое должно облегчать и делать приятным общение людей, у Манилова перерастает в свою противоположность. Чего только стоит сцена, когда Чичиков несколько минут вынужден стоять перед дверями в гостиную, поскольку он стремится перещеголять хозяина в вежливом обхождении, пропуская вперед, а в результате они оба «вошли в дверь боком и несколько притиснули друг друга». Так в частном случае реализуется авторское замечание о том, что в первую минуту о Манилове можно только сказать: «Какой приятный и добрый человек!», затем уже «ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Черт знает что такое!»— и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную».
Зато сам Манилов считает себя человеком культурным, образованным, хорошо воспитанным. Таким представляется ему не только Чичиков, явно всеми силами старающийся угодить вкусам хозяина, но и все окружающие люди. Это очень хорошо видно из разговора с Чичиковым о городских чиновниках. Оба они наперебой расхваливают их, называя всех прекрасными, «милыми», «прелюбезными» людьми, нисколько не заботясь о том, соответствует ли это истине. Для Чичикова — это хитрый ход, помогающий расположить к себе Манилова (в главе о Собакевиче он тем же чиновникам будет давать весьма нелестные характеристики, потакая вкусу хозяина). Манилов же вообще представляет отношения между людьми в духе идиллических пасторалей. Ведь жизнь в его восприятии — полная, совершенная гармония. Вот на этом-то и хочет «сыграть» Чичиков, собираясь заключить с Маниловым свою странную сделку.
Но есть и другие козыри в его колоде, позволяющие с легкостью «обыграть» прекраснодушного помещика. Манилов не просто живет в иллюзорном мире: сам процесс фантазирования доставляет ему истинное удовольствие. Отсюда и его любовь к красивой фразе и вообще к любому роду позирования — именно так, как показано в сцене купли- продажи «мертвых душ», он и реагирует на предложение Чичикова. Но самое главное то, что кроме пустых мечтаний Манилов ничем заниматься просто не может — ведь нельзя же, в самом деле, считать, что выбивание трубки и выстраивание «красивыми рядками» грудок пепла и есть достойное занятие просвещенного помещика. Он является сентиментальным фантазером, совершенно не способным при этом к действию. Недаром его фамилия стала нарицательным словом, выражающим соответствующее понятие, — «маниловщина».
Праздность и безделье вошли в плоть и кровь этого героя и стали неотъемлемой частью его натуры. Сентиментально-идиллические представления о мире, мечты,’ в которые он погружен большую часть своего времени, приводят к тому, что хозяйство его идет «как- то само собой», без особого с его стороны участия, и постепенно разваливается. Всем в имении заправляет мошенник-приказчик, а хозяин даже не знает, сколько у него умерло крестьян со времени последней переписи. Для ответа на этот вопрос Чичикова хозяину имения приходится обратиться к приказчику, но выясняется, что умерших много, но «их никто не считал». И только по настоятельной просьбе Чичикова приказчику дается распоряжение их перечесть и составить «подробный реестрик».
Но дальнейший ход приятной беседы повергает Манилова в полное изумление. На вполне закономерный вопрос, зачем посторонний человек так интересуется делами его имения, Манилов получает шокирующий ответ: Чичиков готов купить крестьян, но «не то чтобы совершенно крестьян», а мертвых! Надо признать, что не только такого непрактичного человека, как Манилова, но и любого другого подобное предложение может обескуражить. Впрочем, Чичиков, справившись с волнением, тут же уточняет:
«Я полагаю приобресть мертвых, которые, впрочем, значились бы по ревизии как живые».
Это уточнение уже о многом позволяет догадаться. Собакевичу, например, и вовсе не потребовалось никаких объяснений — он сразу схватил суть противозаконной сделки. Но Манилову, ничего не понимающему и в обычных для помещика делах, это ни о чем не говорит, а изумление его переходит все границы:
«Манилов выронил тут же чубук с трубкою на пол и как разинул рот, так и остался с разинутым ртом в продолжение нескольких минут».
Чичиков выдерживает паузу и начинает наступление. Расчет его точен: хорошо уже поняв, с кем он имеет дело, мошенник знает, что Манилов не допустит, чтобы кто-то подумал, будто он, просвещенный, образованный помещик, не способен уловить суть разговора. Убедившись, что перед ним не сумасшедший, а все тот же «блестяще образованный» человек, каким он почитает Чичикова, хозяин дома хочет «не упасть лицом в грязь», как говорится. Но что же можно ответить на такое действительно сумасшедшее предложение?
«Манилов совершенно растерялся. Он чувствовал, что ему нужно что- то сделать, предложить вопрос, а какой вопрос — черт его знает». В конце концов он остается «в своем репертуаре»: «Не будет ли эта негоция не соответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?» — спрашивает он, проявляя показной интерес к государственным делам. Впрочем, надо сказать, что он вообще единственный из помещиков, который в разговоре с Чичиковым о «мертвых душах» вспоминает о законе и интересах страны. Правда, в его устах эти рассуждения принимают нелепый характер, тем более, что, услышав ответ Чичикова: «О! помилуйте, ничуть», — Манилов совершенно успокаивается.
Но хитрый расчет Чичикова, основанный на тонком понимании внутренних импульсов поступков собеседника, даже превзошел все ожидания. Манилов, считающий, что единственной формой человеческой связи является чуткая, нежная дружба и сердечная привязанность, не может упустить возможность проявить великодушие и бескорыстие по отношению к новому другу Чичикову. Он готов не продать, а подарить ему столь необычный, но почему-то нужный другу «предмет».
Такой поворот событий даже для Чичикова оказался неожиданным, и первый раз в течение всей сцены он чуть приоткрыл свое истинное лицо: «Как он ни был степенен и рассудителен, но тут чуть не произвел даже скачок по образцу козла, что, как известно, производится только в самых сильных порывах радости».
Даже Манилов заметил этот порыв и «посмотрел на него в некотором недоумении». Но Чичиков, тут же спохватываясь, вновь все берет в свои руки: надо всего-навсего выразить как следует свою признательность и благодарность, и хозяин уже «весь смешался, покраснел», в свою очередь уверяя, что «хотел бы доказать чем-нибудь сердечное влечение, магнетизм души». Но тут в длинный ряд любезностей врывается диссонирующая нота: оказывается, для него «умершие души в некотором роде совершенная дрянь».
Недаром Гоголь, человек глубоко и искренне верующий, вкладывает в уста Манилова эту кощунственную фразу. Ведь в лице Манилова мы видим пародию на просвещенного русского помещика, в сознании которого опошляются явления культуры и общечеловеческие ценности. Некоторая внешняя привлекательность его по сравнению с другими помещиками — лишь видимость, мираж. В душе он так же мертв, как и они.
«Очень не дрянь», — живо парирует Чичиков, нисколько не смущающийся тем, что собирается нажиться на смерти людей, человеческих бедах и страданиях. Более того, он уже готов расписывать свои беды и страдания, которые якобы претерпел за то, «что соблюдал правду, что был чист на своей совести, что подавал руку и вдовице беспомощной, и сироте-горемыке!» Ну, тут и Чичикова явно занесло, почти как Манилова. О том, за что он действительно испытал «преследования» и как помогал другим, читатель узнает только в последней главе, но уж о совести ему, организатору этой аморальной аферы, говорить явно не пристало.
Но все это нисколько не волнует Манилова. Проводив Чичикова, он вновь предается своему любимому и единственному «делу»: размышлению о «благополучии дружеской жизни», о том, как «хорошо было бы жить с другом на берегу какой-нибудь реки». Мечты уносят его все далее и далее от реальной действительности, где свободно разгуливает по России мошенник, который, пользуясь доверчивостью и неразборчивостью в людях, отсутствием желания и способности заниматься делами таких людей, как Манилов, готов обмануть не только их, но и «надуть» государственную казну.
Вся сцена выглядит очень комичной, но это «смех сквозь слезы». Недаром Гоголь сравнивает Манилова со слишком умным министром:
«…Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и в сжатых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела».
Здесь авторская ирония вторгается в запретную сферу — высшие эшелоны власти. Это могло означать лишь то, что иной министр — олицетворение высшей государственной власти — не так уж и отличается от Манилова и что «маниловщина» типичное свойство этого мира. Страшно, если разоряющееся под властью нерадивых помещиков сельское хозяйство, основу экономики России XIX века, могут захватить такие нечистые на руку, аморальные дельцы новой эпохи, как «подлец-приобретатель» Чичиков. Но еще хуже, если при попустительстве власти, волнующейся только о внешней форме, о своем реноме, вся власть в стране перейдет к людям, подобным Чичикову. И это грозное предупреждение Гоголь адресует не только своим современникам, но и нам, людям XXI века. Будем же внимательны к слову писателя и постараемся, не впадая в маниловщину, вовремя заметить и убрать подальше от дел наших сегодняшних чичиковых.
