Вы находитесь: Главная страница> Цветаева Марина> «Друзей моих прекрасные черты...» (Поэзия «серебряного века»)

Сочинение на тему ««Друзей моих прекрасные черты…» (Поэзия «серебряного века»)»

Сегодня никто не может точно сказать, кого же конкретно имела
в виду замечательная русская поэтесса Марина Ивановна Цветаева,
когда-то написав: «Друзей моих прекрасные черты…» Талант Цветаевой
вырос на благодатной почве той, теперь уже далекой эпохи,
которая в истории русской культуры справедливо названа «серебряным
веком». Ахматова и Мандельштам, Пастернак и Маяковский,
Гумилев и Хлебников, Андрей Белый, Волошин, Есенин и многие
другие выдающиеся поэты составляют славу и гордость отечественной
литературы.
Трудно, подчас трагично сложились судьбы многих из них.
В тяжелое время общественных потрясений и катаклизмов им давало
жизненные силы вечное и прекрасное, которое они созидали. Я думаю,
что именно благодаря этому и родились у М. Цветаевой такие
проникновенные слова, адресованные друзьям-поэтам.
Люди искусства остро реагировали на события, происходящие
в обществе. Молодые поэты и писатели создавали различные группировки,
школы, течения (акмеизм, футуризм, имажинизм и др.).
На рубеже столетий одним из самых значительных течений в литературе
стал символизм. Символисты ориентировались на богатейший
опыт романтической поэзии, на философию Канта, Вл. Соловьева.
Все поколения русского символизма считали необходимым
изменить мир, одухотворить и обогатить его. Вот как об этом писал
К. Д. Бальмонт: «Реалисты схвачены, как прибоем, конкретной жизнью,
за которой они не видят ничего, символисты, отрешенные от
реальной действительности, видят в ней только мечту… Это потому,
что каждый символист, хотя бы маленький, старше каждого реалиста,
хотя бы самого большого. Один еще в рабстве у матери, другой ушел
в сферу идеальности». «Из символа брызжет музыка», — говорил
Андрей Белый и писал свои изящные стихи:
Мои слова — жемчужный водомет
Средь лунных снов, бесцельный, но вспененный, —
Капризной птицы лет,
Туманом занесенный.
Символистов обвиняли в невнимании к окружающей реальной
жизни, но самый известный из них — А. Блок — очень остро чувствовал
тревогу того времени и передавал ее образами изысканной эстетики:
Теперь им выпал скудный жребий:
Их дом стоит неосвещен,
И жгут им слух мольбы о хлебе
И красный смех чужих знамен!
Стремясь выйти из иррационализма и запутанности, группа молодых
поэтов объединяется и называет себя акмеистами (от греч.
«акмэ» — высшая точка, цветущая сила). Их лидер Н. С. Гумилев
констатировал: «Для внимательного читателя ясно, что символизм
закончил свой круг развития и теперь падает». Акмеисты стремились
воспеть мир яркий, звучный, предметный, очерченный. Иногда
они сами себя называли адамистами, ибо с Адамом связаны представления
о начале жизни, а значит и о здоровом, новом отношении
к ней. Отсюда гимн силе, мужеству в стихах Н. Гумилева, например,
в его «Капитанах»:
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт.
Среди акмеистов была тогда и совсем еще молодая Анна Андреевна
Ахматова, которая очень внимательно слушала литературные
выступления своего мужа — Николая Гумилева — и разносила приглашения
на вечера. Героиня ранних стихов Ахматовой — изящная
петербурженка. Стихи эти были, конечно же, о страданиях и тайне
любви, но молодая поэтесса стремилась передать и городские пейзажи,
детали быта, даже одежды: шляпка, вуаль, перчатка, серое
платье — все входило в поэтический конекст:
Перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Томилось сердце, не зная даже
Причины горя своего.
Акмеистом был и молодой Осип Эмильевич Мандельштам. Ему,
как никому другому, свойственно утверждение ценности слова, к которому
поэт относится, как к святыне: «Для акмеистов сознательный
смысл слова, Логос, такая же прекрасная форма, как музыка для символистов
». Поэтому в его стихах не чувствуется такой любви к предметности,
как это было у Ахматовой, но с особой силой ощущается
смысл слова, которое стало осязаемым и обрело «прекрасную леность
»: На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветви поднимали
И неизменно вечерели.
Как видно, символизм и акмеизм — течения историко-культурные.
Они хранят традиции мировой поэзии и философии, чтят искусство
Древнего Рима, французского классицизма и немецкого романтизма.
И как вызов, как выкрик, как протест и отказ от всех традиций,
появился футуризм, призвавший: «Бросить Пушкина, Достоевского,
Толстого и проч. и проч. с Парохода Современности». Футуристы
считали свое искусство самым современным, их программы носили
подчеркнуто вызывающий и анархический характер. Они были громкоголосыми
и дерзкими. Вот что писал о себе самый воинственный
футурист — Владимир Маяковский: «Я нахал, для которого высшее
удовольствие ввалиться, напялив желтую кофту, в сборище людей,
благородно берегущих под чинными сюртуками, фраками и пиджаками
скромность и приличие». В. Маяковский, «трагический тореадор
», и его единомышленники бросали вызов миру и с замиранием
сердца ждали рождения мира нового. Закономерной выглядит реорганизация
в 1922 году футуристов в ЛЕФ (Левый фронт искусств).
Для лефовцев характерен огромный размах, революционность, пла-
катность и демократизм. Они ждали и любили Октябрь, хотели быть
полезными молодому государству:
Товарищи!
На баррикады! —
Баррикады сердец и душ.
Только тот коммунист истый,
Кто мосты к отступлению сжег.
Довольно шагать, футуристы,
В будущее прыжок!
Своей мощной метафорой — «баррикады сердец и душ» — В. Маяковский
подчеркивает слияние личных и общественных проблем.
А вот имажинисты совершенно не согласны с лефовцами. Поэты-
имажинисты выступили против политизации поэзии, доказывали
изначальную враждебность искусства и государства. «Образ
и только образ» — вот девиз имажинистов. В каждой строке — выпуклая,
яркая метафора, как, например, у Сергея Есенина:
Все мы яблоко радости носим,
И разбойный нам близок свист.
Срежет мудрый садовник осень
Головы моей желтый лист…
А рядом живет «король поэтов», который называет себя эгофутуристом
и декламирует нараспев:
Я, гений Игорь-северянин…
В его ироничных, театрально-изысканных стихах отразились
особый цвет, запах и смысл той удивительной эпохи, той навсегда
ушедшей России:
Вы помните прелестный уголок —
Осенний парк в цвету янтарно-алом?
И мрамор урн, поставленных бокалом
На перекрестке палевых дорог?
Прошли годы, для большинства упомянутых поэтов они были
трагическими. В 1921 году умер Блок и был расстрелян Гумилев,
в 1922-м покинула Россию М. Цветаева, в 1925-м покончил с собой
Есенин, в 1930-м застрелился Маяковский, в 1934-м арестован Осип
Мандельштам, а в 1938 году он ушел из жизни. То время, когда они
объединялись в кружки, спорили, делали прекрасные глупости, было
временем их юности. В те годы они учились писать стихи, искали
свою форму, готовились к жизни в обновленном мире. Не желая
умалить достижения их юношеских опытов, хочется все же напомнить
о величии поздних Цветаевой, Мандельштама и Ахматовой,
а также подумать о тех, которые так и не стали поздними.