«Сцена из Фауста» убеждает, что Пушкин читал первую часть «Фауста», а не знакомился с ее содержанием по пересказу де Сталь, как это предполагал в свое время Томашевский. Пушкин считал «Фауста» «величайшим созданием поэтического духа», который «служит представителем новейшей поэзии, точно как «Илиада» служит памятником классической древности». Сопоставляя «Манфреда» Байрона с «Фаустом» Гёте, он называл «Манфреда» подражанием «Фаусту», указывая, что Байрон «ослабил дух и форму своего образца».
Более того — Пушкин знал, что образ Фауста не есть изобретение Гёте. Ему было известно, что это — герой народной легенды, созданной в эпоху Возрождения и Реформации по материалам биографии исторического лица доктора Фауста, жившего в середине XVI века. Фауст — сильная и мятежная личность, бросившая вызов богу, заключившая союз с «вечным врагом человечества», идущая па все во имя знаний и наслаждений, стал достоянием множества известных и безвестных авторов. Долгое время Фауст и Мефистофель были героями немецкого кукольного театра; в XVIII веке образ Фауста вдохновил многих «бурных гениев», под пером которых он был превращен в мятежного индивидуалиста (книгу одного из них — Клингера — и читал Пушкин во французском переводе). Как раз об этой литературной судьбе героя народной легенды, между прочим, подробно писала мадам де Сталь.
Гёте, обратившись вслед за другими к легенде, создал своего «Фауста». Следуя за ним, Байрон написал «Манфреда». Итак: для Пушкина Фауст — образ, порожденный эпохой Возрождения и ставший характерным героем европейского романтизма. Важно при этом помнить, что и Гёте в восприятии Пушкина — «великан романтической поэзии».
«Сцена из Фауста» — это не переделка какого-либо эпизода из трагедии Гёте, не дополнение к ней, как писали некоторые. Это самостоятельное, закопченное драматическое произведение, стоящее в ряду со многими другими европейскими произведениями о Фаусте, но сознательно соотнесенное Пушкиным с самым крупным и гениальным сочинением о Фаусте — трагедией Гете. Образ Фауста, его философия жизни, его идеалы и нравственные представления носили не только общечеловеческий характер, но были одновременно и выражением немецкого самосознания. Уместно в этой связи напомнить одно замечание Белинского: ««Фауст» Гёте — мировое, общечеловеческое произведение, но тем не менее, читая его, вы видите, что оно могло родиться только в фантазии немца, и Байронов «Манфред», явно навеянный «Фаустом», уже нисколько не веет германским духом». «. . .Каждый народ имеет своего представителя» в литературе, немцы — Фауста.
Пушкинская «Сцена из Фауста» — произведение общечеловеческое, но от характера решения трагедии Фауста, от понимания им смысла жизни, от трактовки его судьбы и эволюции его убеждений веет русским духом. Впервые в истории мировой литературы Фауст был раскрыт Пушкиным реалистически. Отсюда особый смысл его соотнесения с Фаустом Гете — русский поэт объясняет характер Фауста, его идеалы, его философию жизни с позиций историзма и реализма.
И, наконец, четвертое условие рассмотрения «Сцены»— она соотнесена Пушкиным лишь с первой частью «Фауста» Гете — вторая еще не была написана к 3825 году. Потому должно рассматривать образ Фауста таким, каким он дан в первой части, а не выводить идею трагедии на основании ее второй части. Нельзя сопоставлять «Сцену» Пушкина с трагедией Гете, философский смысл которой извлекается из второй части, которой Пушкин не знал. Хорошо известно, и об этом забывать нельзя, что во второй части Гете коренным образом изменил характер идеалов своего героя. Почти четверть века отделяет первую часть трагедии от второй. Поэтому первая часть «Фауста» существовала как самостоятельное произведение, оказав свое влияние на литературу. Гетевский Фауст первой части связан с традицией его истолкования как мятежного индивидуалиста, созданной «бурными гениями». В. М. Жирмунский писал: «В первоначальной рукописной редакции 1773—1775 годов Фауст Гете также мятежный индивидуалист, «бурный гений», стремящийся к напряженному и страстному переживанию жизни, «сверхчеловек», как называет его сам поэт». В первой части, изданной в 1808 году, при всех изменениях первоначального замысла, — индивидуалистический характер Фауста сохраняется. Оттого, вернувшись через много лет к продолжению трагедии, Гете, по словам Жирмунского, стремился изменить своего героя: он «должен был… от узко личного подняться в область общечеловеческого, от «малого» в «большой мир» явлений исторической и общественной значимости». Только во второй части «Гете перерастает рамки индивидуалистической идеологии немецкого буржуазного Просвещения XVIII века…»
Внимательное чтение «Сцены» убеждает, что Пушкин знал не только трагедию Гете, драму Байрона, роман Клингера, книгу мадам де Сталь, но был знаком с основными моментами истории Фауста, изложенной в народной книге о немецком герое. Трудно сказать, от кого именно слышал эту историю Пушкин — может быть, от Жуковского, или Александра Тургенева, учившегося в Геттингенском университете и отлично знавшего немецкую литературу, или от Кюхельбекера, или от кого-нибудь другого — это неважно в данном случае. Важнее другое — следы знакомства с историей легендарного Фауста мы находим в «Сцене из Фауста». И знакомство это многое проясняет в замысле Пушкина.
Содержанием «Сцены» является разговор Фауста с Мефистофелем во время их путешествия. Именно о путешествии Фауста с Мефистофелем, после подписания первым договора, и рассказывается в народной книге. Пушкин изобразил один эпизод этого путешествия — посещение Голландии. И это не случайный выбор места, не плод вымысла поэта — только в народной книге рассказывается о пребывании Фауста и Мефистофеля в Голландии. Но дело тут не в выборе места. Известно, что договор был заключен на двадцать четыре года. В Голландию Фауст и Мефистофель прибывают на шестнадцатый год после подписания договора. Именно это обстоятельство и важно Пушкину уже шестнадцать лет Мефистофель выполняет все принятые им на себя обязательства. А в договоре были записаны обязательства обоих: Мефистофель должен был исполнять все желания Фауста, а Фауст за это отрекался «от всех живущих, от всего небесного воинства и от всех людей».