Вновь и вновь перечитывая бессмертную комедию, не перестаешь удивляться мастерству ее автора. Несмотря на то что со времени ее написания прошло без малого полтора века, пьеса не стареет, и каждое новое поколение художников, актеров, композиторов и режиссеров открывает в ней новые глубины и возможности нового прочтения и переосмысления ее идей и образов.
Что же так привлекает читателей? В чем вечная новизна «Ревизора»? Ответы на эти вопросы приходят к нам не сразу. Действительно, многое из того, что нас привлекает в этой пьесе — ее острый обличительный юмор, ее динамика, ее социальное звучание, — уже в той или иной степени отражено в русской драматургии второй половины XVIII—XIX веков. Может быть, все дело в сюжете? Пожалуй, нет: он не настолько оригинален. Тема «Ревизора» тоже отнюдь не нова: многие пьесы той эпохи бичевали пороки и язвы тогдашнего общества. Однако здесь мы уже приближаемся к разгадке необычайной живучести и популярности гоголевского шедевра. Ибо ни один драматург того времени не достиг в своих произведениях такой глубины типизации действительности, как Гоголь. В своей комедии Гоголь создал предельно обобщенные типы. Его персонажи, кроме присущих им традиционных комедийных черт, обладают неким неизменным ядром, той сутью, которая не зависит от конкретной обстановки сценического действия. Фактически над ними не властно и само время. Изменился ли в своих существенных чертах тип взяточника, подхалима, самодура-начальника, тупого исполнителя? Едва ли! Стоит лишь пристально вглядеться в негативные явления окружающей жизни, и мы с уверенностью скажем: вот же они, персонажи «Ревизора»!
Драматургу, пишущему комедию на материале общественной жизни, невозможно обойтись без социальной сатиры, без критики своего времени. Но сатира Гоголя — это сатира философская. Ибо каждый его герой выступает носителем собственной философии: он не только оправдывает свое мироощущение и свой образ жизни, но и может достаточно последовательно и убедительно обосновать и защитить свои взгляды. И здесь, в этом умении отстоять свое «Я», каким бы оно ни было ничтожным и уродливым, нет равных «философствующим» персонажам Гоголя! Безусловно, Гоголь осуждает эту самоуверенность, это некритичное отношение к себе, убежденность в превосходстве над другими, мелкое и крупное чванство, большую и малую подлость, но все же создается впечатление, что и в самых несимпатичных своих созданиях он прозревает душу живую, пусть задавленную пороками, но все же не окончательно погибшую. Гоголь как будто обращается к нам с такими словами: «Смотрите! Ведь создания моей фантазии — не столько злодеи, сколько уроды, и это уродство, иногда смешное, а порой ужасное — вполне исправимо! Смейтесь над ними, но помните: то, над чем вы смеетесь, — это часть вашей жизни, часть вас самих!» Быть может, в этом и заключается секрет великого Гоголя: обладая могучим талантом художника, тонким умом философа и психолога, безупречно владея опаснейшим оружием сатиры, он не отстраняется от
своих созданий, не делает из них марионеток, во всем послушных малейшему движению его творческой фантазии. Гоголь всегда находит в себе силы оставаться человеком и писать не об идеальных, но о живых людях, со всеми их низкими и высокими страстями, пороками, смешными или жалкими мечтами. Сатира не увлекала Гоголя ни на путь окарикатуривания действительности, ни к беспочвенным мечтам о царстве Идеала, где разрешаются все противоречия, без которых немыслима никакая жизнь.
