Дело не только в их сюжетных мотивах, свободно, творчески преобразуемых писателем. Ритмы, образная система и приемы народных песен, отрицательные сравнения, параллелизмы, эпитеты, метафоры и т. д. проникают глубоко в словесную ткань украинских повестей. Нередко молодые влюбленные говорят в духе песен, комбинируя их мотивы и образы или переводя песенный ритм в монологи и диалоги. В повести «Вечер накануне Ивана Купала» Пидорка, посылая маленького брата с недоброй вестью к любимому парубку, говорит: «Скажи ему, что и свадьбу готовят, только не будет музыки на нашей свадьбе: будут дьяки петь, вместо кобз и сопилок. Не пойду я танцовать с женихом своим: понесут меня. Темная, темная моя будет хата: из кленового дерева, и вместо трубы, крест будет стоять на крыше!».
А несчастный Петро, услыхав такие речи, отвечает: «Недобрый глаз поглядел на нас. Будет же, моя дорогая рыбка, будет и у меня свадьба: только и дьяков не будет на той свадьбе; ворон черный прокрячет вместо попа надо мною; гладкое поле будет моя хата; сизая туча — моя крыша; орел выклюет мои карие очи; вымоют дожди козацкие косточки, и вихорь высушит их»
Многочисленные песни и сказки о злой мачехе и падчерице также давали Гоголю мотивы и обширный образный материал («Сорочинская ярмарка», «Майская ночь»). Пушкин писал, что воссозданное гоголевским гением «племя» является не только «поющим», но и «пляшущим». И действительно, танцует все село на «заручинах» Грицька и Параски («Сорочинская ярмарка»), выступают павами или скачут «как вихорь» девчата, рассыпаются «мелким бесом» и «подпускают турусы» парубки на свадьбе Петра и Пидорки («Вечер накануне Ивана Купала»), шумит, гремит конец Киева, где празднует свадьбу сына есаул Горобец, выступают в танце навстречу друг другу молодые участники празднества под звуки цимбалов, скрипок и бубен («Страшная месть»). И даже в самом пекле, куда попадает дед-запорожец («Пропавшая грамота»), отплясывает подобно людям нечистая сила: «Ведьм такая гибель, как случается иногда на Рождество выпадет снегу: разряжены, размазаны, словно панночки на ярмарке. И все, сколько ни было их там, как хмельные, отплясывали какого-то чертовского тропака. Пыль подняли, боже упаси, какую!.. Деда, несмотря на страх весь, смех напал, когда увидел, как черти с собачьими мордами, на немецких ножках, вертя хвостами, увивались около ведьм, будто парни возле красных девушек…».
Особым характером отличаются танцы казаков Сечи Запорожской. Танцуют бешено молодые и старые, лихо перебирая ногами и бросаясь в присядку, летит в вихре казак, пропивший шапку и пояс, и готовый пропить сорочку: «Толпа, чем далее, росла; к танцующим приставали другие, и нельзя было видеть без внутреннего движенья, как вся толпа отдирала танец самый вольный, самый бешеный, какой только видел когда-либо мир, и который, по своим мощным изобретателям, понес название козачка» (II, 63). Гоголь связывает этот разгул, эту «бешеную веселость» с психологией казаков, бросивших своих жен и детей, свой родной угол ради битвы за волю отчизны и с жаром фанатиков предавшихся товариществу, свободной жизни и вечному «пиру души». За разгулом и бешеным танцем стоит напряженное ожидание близких жестоких сражений, из которых многим не суждено возвратиться.
Но есть и другие — страшные, трагические — танцы. Танцует колдун на свадьбе, предвещая своим появлением невиданные беды и напасти. Танцует обезумевшая от горя Катерина, без меры, без такта притопывая серебряными подковами: «Как птица, не останавливаясь, летела она, размахивая руками и кивая головою и, казалось, будто, обессилев, или грянется наземь, или вылетит из мира». Она вскоре и «вылетает», убитая кровавой рукой отца-колдуна. Вспомним и последний отчаянный тропак Хомы Брута перед третьим отчитыванием панночки-ведьмы.
Танец в гоголевских повестях — это не только средство придать праздничный или мрачно-трагический колорит многообразным сценам народного быта. В танцах художник видит яркое выявление национального характера. Сама «праздничность» служит свободному, непринужденному проявлению чувств, не скованных повседневностью, будничными заботами, неравенством положений. Национальное перерастает во всечеловеческое, открытое миру и людям.