В примечании к ней Гоголь писал: «Вий» — таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли. Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал». Разыскания ряда исследователей указали на большое число народных украинских и русских сказок, сходных по своим мотивам с гоголевской повестью.
В статье «Параллели к повести Н. В. Гоголя «Вий» проф. Сумцов отмечал: «В повести «Вий» обнаруживается двоякое влияние: в начале повести незначительное, почти незаметное влияние «Бурсака» Нарежного и затем, г. главной части повести, сильное влияние народной сказки о езде парубка па ведьме, смерти ведьмы и чтении парубком над ней в церкви псалтыри. Из народных же поверий заимствован и самый образ Вия. Сходство «Вия» Гоголя с народными сказками о смерти ведьмы так велико, что повесть можно считать переделкой сказки»1. При всей своей близости к фольклору «Вий», однако, отнюдь не является простой переделкой народных сказок. Фольклорные мотивы являются здесь канвой, на которой писатель рисует свои глубоко своеобразные художественные образы.
В «Вие» Гоголь не только продолжал линию фольклорных повестей «Вечеров», но в значительной море и завершал ее. Отличительная особенность «Вия» состоит в том, что сказочный, фантастический сюжет писатель использовал для максимального насыщения его реальными картинами и сценами. Это был последний творческий опыт создания живых характеров на основе народно-сказочного материала. Шевырева не удовлетворяли фантастические картины «Вия», он требовал того, чтобы они вызывали ужас. «Создайте мне для этого какой-нибудь новый, другой, прерывистый язык, в звуках, в бессвязны которого был бы след вашего собственного страха… Испугайтесь сами и заговорите в испуге, заикайтесь от него, хлопайте зубами… Я вам поверю, и мне самому будет страшно… А пока ваш период в рассказах ужасного будет спокоен и плавен… я не верю в ваш страх». Но ни бессвязности языка, ни «заикания», ни авторского ощущения страха перед фантастическими образами в «Вие» не было, и это меньше всего можно было отнести к недостаткам произведения. Фантастика в этой повести выступала в сопоставлении с реальными человеческими характерами. И само обилие подробностей в фантастических картинах «Вия» являлось своеобразным свидетельством того ощущения действительности, которое отразилось и в других сказочных образах, созданных писателем. Весьма интересно то, что как раз из картины, насыщенном фантастикой, цензура вычеркнула очень важные строки: Хома Брут «чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья И закружившейся толпы запел кто-нибудь песню Об угнетенном народе», Строки эти очень выразительно говорят и глубоком восприятии жизни, и о демократических истоках «Вия».
Подобно повестям «Вечеров», в «Вие» на первый план выступает изображение простых людей. К их числу принадлежит главный герой повести- Хома Брут. Сын неизвестных родителей, он далек от кругов провинциальной аристократии. Когда Хома Брут приезжает в усадьбу сотника, его помещают вместе с дворовыми людьми владельца усадьбы. Это среда, которая близка ему и которой близок он; тут «философ» находит понимание своих огорчений и тревог. Здесь же он развеивает и свои скорбные думы.
По всему складу своей натуры Хома Брут — человек веселого нрава. Он крепко любит жизнь, те блага, которыми она весьма скупо наделяет его. Чуждый аскетизма, Хома Брут никогда не отказывает себе в удовольствии попировать, повеселиться, когда для этого представится хоть какая-нибудь возможность; он вовсе не стремится к тому, чтобы стать образцом ходячей добродетели. При первой встрече с Хомой Брутом сотник говорит ему: «Ты, добрый человек, верно, известен святою жизнью своею и богоугодными делами…» «Кто? Я? — сказал бурсак, отступивши от изумления.- Я святой жизни? — произнес он, посмотрев прямо в глаза сотнику.- Бог с вами, пан! Что вы это говорите! да я, хоть оно непристойно сказать, ходил к булочнице против самого страстного четверга».
«Святая» жизнь совсем не по душе Хоме Бруту. Мертвой церковной схоластике он предпочитает земные радости. Будучи жизнелюбцем, Хома Брут в то же время терпеливо выносит испытания, которые выпадают на его долю. В семинарии «он часто пробовал крупного гороху, но совершенно с философическим равнодушием, говоря, что чему быть, того не миновать». Это «философическое» отношение к событиям Хома Брут сохраняет и во время своих необычайных приключений.
Роковая встреча с ведьмой-панночкой явилась источником неожиданных злоключений и для самого Хомы Брута. Он также оказался в кругу действия страшной таинственной стихии, неразрывно связанной с именем панночки. В разговоре с сотником Хома Брут заявляет: «Да ваша, пан, дочка… По здравому рассуждению, она, конечно, есть панского роду; в том никто не станет прекословить; только не во гнев будь сказано, упокой бог ее душу… Припустила к себе сатану. Такие страхи задает, что никакое писание не учитывается».
Реалистические начала в «Вие» проявились более отчетливо, чем в фольклорных повестях «Вечеров». Гоголь живописует простому и грубость нравов бурсацкого «сословия», выразительно запечатлевает образ ректора семинарии, для которого просьба именитого сотника, сопровождаемая подарками, является законом. «Тебя никакой черт,- говорит он Хоме Бруту, и не спрашивает о том, хочешь ли ты ехать, или не хочешь. Я тебе скажу только то, что если ты еще будешь показывать свою рысь да мудрствовать, то прикажу тебя по спине и по прочему так отстегать молодым березняком, что и в баню больше не нужно ходить». Рельефно очерчена фигура верного слуги сотника казака Явтуха. Писатель дает красочные зарисовки народного быта, жизни дворовых людей. В соединении с замечательной характеристикой Хомы Брута все эти образы и картины определяют широкую реально-бытовую насыщенность произведения.
Повествование в «Вие» окрашено юмором, который, пронизывая все реальные едены, создает общий эмоциональный тон повести, накладывая определенный отпечаток и на се фантастику.