Вы находитесь: Главная страница> Гоголь Николай> Идейно-художественное своеобразие повести Н.В. Гоголя «Шинель»

Сочинение на тему «Идейно-художественное своеобразие повести Н.В. Гоголя «Шинель»»

Творчество Николая Васильевича Гоголя стало одной из самых значительных вех в развитии литературы XIX века. Своеобразное видение Гоголем окружающего мира, сатирическое, порой фантастическое, гротескное, будто отраженное в кривом зеркале, позволило с неожиданной стороны посмотреть на процессы, происходящие в обществе, по-новому оценить многие явления жизни, увидеть то, что до Гоголя ускользало от внимания людей.
Повести петербургского цикла («Невский проспект», «Нос», «Портрет», «Записки сумасшедшего») продолжают представление той галереи «мертвых душ», которая была начатаГоголем еще в «Миргороде», а затем будет продолжена в «Ревизоре» и «Мертвых душах».
Петербург в повестях предстает как своего рода город мертвых, как некая фантасмагория, в которой нет места нормальным человеческим чувствам — здесь даже влюбленность и искренний порыв встречают непонимание, так как «человеку» вполне нравится та гадкая жизнь, которой он живет («Невский проспект»); здесь человеческие качества настолько не важны, что в карете, одетым в вицмундир, вполне может разъезжать нос («Нос»), здесь господствует власть денег, губящая все лучшее, что только может быть в человеке («Портрет»).
Страшная суть города для Гоголя заключается именно в его «расчеловечивающей» сути, в его способности превращать человека в «мертвую душу», по существу, убивать.
Именно такой образ Гоголь создает и в своей повести «Шинель».
Главный герой повести — Акакий Акакиевич Башмачкин — работает письмоводителем низшего разряда. Его жалования едва хватает на то, чтобы прокормиться. Он не может себе позволить ни обыкновенных человеческих радостей, ни увлечений, ни фантазий. Бездушная государственная машина превратила его в ничтожный «винтик», деталь могучей бюрократической системы.
По существу, Акакий Акакиевич уже не человек. У героя нет не только ничего собственного, индивидуально-личного, если, конечно, не считать пристрастия к некоторым буквам, которые ему особенно нравилось писать, — у него нет ни прошлого, ни будущего, так как старческая убогая внешность и нищенская должность, казалось, являлись его постоянными признаками. Башмачкин живет мечтой о том, чтобы купить себе новую шинель.
Гоголь как бы выстраивает перед нами целую систему кривых зеркал, в которых все отображается наоборот: человек, основным признаком которого являются осознание своего собственного «я», воспоминания о прошлой жизни, оказывается их напрочь лишен. Он безлик и существует, как тень, только в настоящем. Человек (в высоком смысле этого слова) живет возвышенными помыслами, мечтой. В повести вместо прекрасного идеала перед нами — нарочито приземленное, обыденное желание героя купить шинель. Гоголь, по существу, рассказывает историю не человека, а какого-то подобия пишущей машинки, «мечтающей» о новом «чехле».
И все же, несмотря на убогость мечты Акакия Акакиевича, она его возвышает. Даже такая мечта (по существу, пародия на мечту) лучше жизни, отданной пьянству, игре в карты и переписыванию циркуляров, чем заняты сослуживцы Башмачкина. В мире, который описывает Гоголь, даже мечта о шинели — своего рода заменитель души. Душа же в этом мире — непозволительная роскошь. Город-призрак украл душу Акакия Акакиевича, уничтожил в нем человека, так что смерть Башмачкина — это лишь переход в иное состояние, еще одно отражение в кривом зеркале, которое автор ставит перед своим героем. Причем убивает письмоводителя та самая бюрократическая бездушная машина, которой он отдавал себя без остатка. Однако это «убийство» не происходит вдруг, внезапно. Государственный механизм лишь доводит до логического завершения процесс, который начался уже давно. Перед нами опять словно возникает искаженное, гротесковое отражение в кривом зеркале. И именно по логике кривого зеркала призрак бывшего письмоводителя оказывается крайне реален — он способен подкарауливать у моста проезжающих и срывать с них шинели. Избавившись от рабской подчиненности городу-призраку, городу-механизму, он оказывается его абсолютно точным отражением — бездушным привидением, преследующим тех, кто разрушил его единственную «мечту». Таким образом, зло, заключенное в самом городе, как бы выплескивается наружу, обращаясь против всего окружающего мира, и в том числе против себя самого.
Однако зло, выплеснувшееся в мир, не может породить ничего, кроме хаоса. Логика этого хаоса сходна с логикой кошмарного сна. Но любой сон должен неизбежно закончиться пробуждением. Подобно тому, как в «Вие» с первыми петухами исчезают мертвецы и прочая нечисть, так и образ города-призрака, убивающего в человеке все человеческое, должен, по Гоголю, растаять, сгинуть, смениться пробудившимися разумом и верой, так как только Вера и Разум делают человека Человеком. В противном случае любого ожидает судьба Хомы Брута, чья вера не была достаточно крепка для того, чтобы уберечься от призраков, поглотивших в итоге его бессмертную душу.
Итак, в повести «Шинель» Гоголь с необыкновенным мастерством показал бесчеловечную, бездушную суть государственной бюрократической машины, лишающей человека его лучших качеств и превращающей в свой механический придаток. Мечта главного героя повести о шинели вырастает до уровня символа, глобального художественного обобщения, наглядно иллюстрирующего, что даже подобная пародия на мечту, на некий высший идеал, в условиях бесчеловечной системы не остается безнаказанной.
Гоголь оказал огромное влияние на развитие русской реалистической школы. Традиции его творчества впоследствии развивали такие великие русские писатели, как М. Е. Салтыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов, М. А. Булгаков.