У каждого талантливого человека по-своему складыва¬ются отношения с тем временем, в котором он вынужден жить и творить. Кто-то идет в ногу с историческими событиями и об¬щественными устоями, а кто-то чувствует невозможность еди¬нения со всем происходящим. Это ощущение зачастую обора¬чивается личной трагедией, ибо не каждый способен на открытое противостояние окружающей действительности.
Марина Цветаева всем своим творчеством последовательно отстаивала право художника на «святое одиночество» среди суеты и тревог реального мира. С особой, цветаевской, экспрес¬сией это выражено в стихотворении «Роландов рог»: «Одна из — всех — одна противу всех!»
Ведущими принципами цветаевской поэтики стали: проти¬вопоставление «чистых лириков» «поэтам с историей», подчи¬няющимся давлению внешнего мира (статья М. Цветаевой «По¬эты с историей и поэты без истории», 1934); утверждение лирической замкнутости, отъединенное™ поэтического «я» от стихии обыденности.
Цветаева была убеждена в том, что единственным стимулом для творчества является исключительно внутренний чувствен¬ный опыт художника: «Чувству не нужен повод, оно само повод для всего». Цветаева не приемлет никаких форм «исторического заказа» для поэта. Она не доверяет времени, которое в любой момент может обмануть и предать. Творчество Марины Цветае¬вой — это постоянное утверждение собственного избранничества:
Ибо мимо родилась
Времени! Вотще и всуе
Ратуешь! Калиф на час:
Время! Я тебя миную.
Цветаева считала себя «одиноким духом», но при этом не отгораживалась от живой жизни, по-своему постигая и пере¬плавляя ее в стихах. Она не поняла Октябрьской революции и не приняла ее, не ощутила в ней источника творческого вдохно¬вения. Если Блок, Маяковский и Есенин, окрыленные револю¬ционной стихией, пережили высокий творческий взлет, то Ма¬рине Цветаевой революция представилась всего лишь восстанием «сатанинских сил».
У Цветаевой был свой, глубоко личный взгляд на историчес¬кие события. В эпоху революции и гражданской войны она как будто стояла «над схваткой», вне течений, постигая всю траге¬дийность исторической коллизии:
Белый был — красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был — белым стал:
Смерть побелила.
Для Цветаевой нет понятия «белый» или «красный» — это прежде всего дорогой кому-то человек, жизнь которого бесцен¬на, а утрата — невосполнима:
Все рядком лежат —
Не развесть межой.
Победа одного политического лагеря над другим не может разрешить внутреннего личностного конфликта: душа поэта принадлежит прежней России. «Заново родися — в новую стра¬ну», — это признание поэта в безнадежности, неспособности прижиться в новой исторической действительности.
Стихотворения «Страна», «Тоска по родине! Давно…», «В стране, которая — одна…» пронизаны болью утраты и пред¬ставляют собой скорбную констатацию непреложного факта:
Той России — нету,
Как и той меня.
Новая, советская действительность признавала лишь «поэтов с историей», но даже они нередко оказывались в тупике, как, например, Маяковский, которого Цветаева считала самым значи¬тельным поэтом своей эпохи. Откликом на трагическую смерть поэта революции явился цветаевский цикл «Маяковскому», в ко¬тором звучит мысль о несостоятельности идеи «государственной» поэзии:
Родители — родят,
Вредители — точут,
Издатели — водят,
Писатели — стронут.
Цветаева была убеждена в том, что художник, приравнявший свой дар к идеологическому оружию, рано или поздно обратит его против себя самого. Поэт же, творящий «мимо времени», просто выпадает из своей эпохи:
Может быть — обманом Взять? Выписаться из широт?
Так: Временем, как океаном,
Прокрасться, не встревожив вод…
Марина Цветаева всегда стремилась оставаться собой — она не изменила себе ни разу, ни при каких обстоятельствах:
Что же мне желать, певцу и первенцу,
В мире, где наичернейший — сер!
Где вдохновенье хранят, как в термосе!
С этой безмерностью В мире мер?!
Да, ей, «ни в чем не знавшей меры», было не под силу сдер¬живать вдохновение, скрывать свою гражданскую позицию, столь неприемлемую и неугодную времени, в которое ей выпа¬ло жить.
Еще в юности она выразила непоколебимую уверенность:
Разбросанным в пыли по магазинам (Где их никто не брал и не берет!)
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Она оказалась права: ее голос — нежный и в то же время вла¬стный, — как будто вознесясь над временем и над событиями, долетел до наших дней, был услышан и понят, в то время как голоса многих суетных, а зачастую бездарных поэтов, столь по¬читаемых и принятых своим временем, давно затихли и стерлись из памяти.
