Современная война на Кавказе отделена временным пространством в сто пятьдесят лет от Кавказской войны, которую вела в 19-м веке Россия в историческом соперничестве в этом регионе с Англией, Ираном и Турцией. В целом для нашей страны эта война была справедливая. Но оценка Толстого, данная той войне, ничуть не устарела и для войны нынешней: любая война есть зло, а «зло порождает зло». Удивительно, что как в ранних кавказских рассказах Толстого «Рубка леса» и «Набег», так и в повести «Хаджи-Мурат», опубликованной только после смерти писателя, нравственная оценка войны как извечному злу остается неизменной. Я сам воевал полгода в Чечне, поэтому эта тема меня особенно интересует.
Мальчиком Толстой вырос в окружении женской родни, отца почти не знал. Никто не привил ему склонность к военной службе. Судьбу себе он выбирал гражданскую. В шестнадцать лет Толстой поступил в Казанский университет на отделение восточных языков философского факультета, затем перевелся на юридический факультет. Учился кое-как, если судить по повести «Юность». Больше уделял внимания светской «комильфотнос- ти» и балам. Потом «провалился» на сессии и уехал домой в Ясную Поляну с твердым намерением сдать экзамен экстерном за весь курс юридических наук, а потом освоить «практическую медицину», сельское хозяйство и музыку да еще и научиться рисовать, как профессиональный художник. Мечты о военной карьере, как видим, у Толстого не было совсем.
Затем в жизни юноши-сироты следует полоса хозяйственных экспериментов в собственной деревне, о чем мы читаем в повести «Утро помещика». Угрызения совести заставляют его обратиться за поддержкой к молитве. Религиозные настроения, доходившие до аскетизма, у молодого человека чередовались с кутежами, картами, поездками к цыганам. Денежные дела пришли в расстройство, а сам юный картежник впал в прострацию и помышлял о самоубийстве, как описано им же потом в рассказе «Маркер». И только после нравственных растрат, потери имений, финансового банкротства у Толстого появляется мысль поступить юнкером в конногвардейский полк, но для молодого человека без образования и поддержки родителей это было невозможно.
В 1851 году Толстой уезжает добровольцем на Кавказ в действующую армию. Почти три года будущий писатель прожил в казачьей станице на берегу Терека, где жили и до сих пор живут так называемые «гребенцы» — казаки, говорящие на великорусском наречии с особенным ударением на «о». Персидский шах еще в 17-м веке отписал им земли на территории нынешней «плоскостной» Чечни в вечное владение. Кавказская природа и патриархальная простота казачьей жизни поразили Толстого и дали материал для автобиографической повести «Казаки».
«Край дикий, в котором так странно и поэтически соединяются две самые противоположные вещи — война и свобода», убедил Толстого, что на свете нет ничего ценней человеческой жизни, а жить нужно так, чтобы не причинить другому зла. У мертвой головы Хаджи-Мурата, которую возят для «пропагандистских» целей по аулам и станицам казаки, в уголках губ остается какая-то добродушная детская складочка. Немыслимо для него, «живореза» и «абрека», духовного лидера мюридов и прапорщика царской армии, такая трогательная характеристика его душевного склада. Изначально ни горцы, ни русские войны не хотят. Поэтому Лев Толстой, сам в прошлом боевой офицер, показывает русских и горцев как невольных исполнителей злого дела войны, а не злодеев по природе.
Я бы не сказал, что «непротивленческие» идеи Толстого устарели через сто лет после его смерти. Чеченские «полевые командиры» следили за тем, чтобы их банды не осквернили музея Толстого и памятных мест, связанных с его именем. Значит, слова русского писателя каким-то неведомым образом запали в душу этих людей, с роду миролюбием не отличавшихся. Думаю, нашим генералам стоит еще раз перечитать Толстого, чтобы теперешняя Кавказская война стала для нас последней.
