В поэме Н. В. Гоголя «Мертвые души» соединены два разно¬родных начала — сатирическое обличение современной писате¬лю социально-политической реальности и утверждение добра, красоты и творчества как главных жизненных ценностей. В изоб¬ражении помещичьей и чиновничьей России Гоголь раскрывает¬ся как сатирик и обличитель; положительное, проповедническое начало поэмы представлено в первую очередь в ее лирических отступлениях.
Автор дает в поэме развернутое описание социального быта России, показывает на примере шести помещиков и десятка чиновников удручающее нравственное состояние привилегиро¬ванной части русского общества, но в то же время в своих отступ¬лениях говорит об изначальной красоте человеческой души, прославляет творческие силы русского народа, высказывает веру в великое будущее России.
Идея об изначально чистой и благой природе человека — один из ведущих мотивов в мировоззрении писателя. Этот мо¬тив пронизывает всю художественную ткань гоголевской поэмы, составляет ее главенствующую идею. Боль о человеке, утратив¬шем ту духовную подвижность, которая, по Гоголю, присуща юности, с особой эмоциональной силой звучит в авторском ком¬ментарии, посвященном Плюшкину (шестая глава): «И до та¬кой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек! И похоже это на правду? Все похоже на правду, все может стать¬ся с человеком. Нынешний же пламенный юноша отскочил бы с ужасом, если бы показали ему его же портрет в старости».
Автор указывает тот единственный путь, который может со¬хранить душу от тлена, не позволит человеку стать живым мер¬твецом наподобие Плюшкина: «Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее му¬жество, забирайте с собою все человеческие движения, не остав¬ляйте их на дороге, не подымете потом!» Характер звучания при¬веденного отрывка (и ряда других отступлений) объясняет, почему писатель определил жанр своего творения как поэму. Гоголевским отступлениям присущи черты, более свойственные лирической (романтической в данном случае) поэзии, чем по¬вествовательной прозе: патетические восклицания и риторичес¬кие вопросы; особая речевая экспрессия, эмоциональность из¬ложения; обилие ярких эпитетов, а также характерные для поэтической речи повторы: «И до такой ничтожности…», «И по¬хоже это на правду?», «Все похоже… все может…», «Забирайте же с собою…»
Эпизод, связанный с Плюшкиным, автор предваряет элеги¬ческими воспоминаниями о собственной юности, о годах «невоз¬вратно мелькнувшего детства». Писатель сетует на то, что и его душа не избежала мертвящего воздействия времени — ведь прежде всякое новое впечатление поражало его, «ничто не ускользало от свежего тонкого внимания». С темой юности свя¬зано и мимолетное размышление о значении мечты и «блиста¬ющей радости», озаряющей жизнь, в связи с эпизодом, описы¬вающим случайную дорожную встречу Чичикова с юной блондинкой.
Гоголь был убежден, что только через отрицание безобразно¬го и уродливого может быть проложен путь к осознанию истин¬ных основ жизни, и в «Мертвых душах» эта позиция автора на¬ходит свое последовательное воплощение.
Она отражена в лирическом отступлении в начале седьмой главы — после шестой, завершающей «помещичью» часть по¬эмы. Автор с иронией говорит здесь о счастливой судьбе пи¬сателя, окурившего «упоительным куревом людские очи». Если цель такого писателя — создавать прекрасные характеры, скры¬вая «печальное в жизни», срывать рукоплесканья, парить над миром («Нет равного ему в силе — он бог!»), то «не таков удел, и другая судьба писателя, дерзнувшего вызвать наружу… всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характе¬ров….»
Обличающий пафос поэмы выражен, прежде всего, в ее по¬вествовательной части, однако осмеянию «тины мелочей» по¬священы и некоторые из авторских отступлений. В лирическом отступлении первой главы писатель делит всех чиновников на «толстых» и «тонких», с лукавой печалью признавая большую приспособленность «толстых» к жизни: «Увы! толстые умеют лучше на этом свете обделывать дела свои, нежели тоненькие. Тоненькие… виляют туда и сюда; их существование как-то слиш¬ком легко, воздушно и совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а всё прямые, и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят» (сам Н. В. Гоголь отли¬чался крайне худощавым телосложением, что, возможно, позво¬ляет усмотреть в его антипатии к толстым некоторую примесь «личного чувства»).
Противопоставляются, на самом деле, конечно, не физичес¬кие, а психологические свойства людей. Автор рисует, на при¬мере «толстых» и «тонких», два типа социального поведения. «Толстые» — приобретатели и накопители, для них важны не наружный блеск и минутные забавы, а серьезная служебная карьера, существенные, крупные приобретения — дома, угодья (варианты этого типа представлены в образах Коробочки, Собакевича, Чичикова); «тонкие» же — транжиры, прожигатели жизни, спускающие, «по русскому обычаю, на курьерских все отцовское добро» (Ноздрев). Мимоходом отмеченная деталь — «по русскому обычаю» — свидетельствует о несколько более доб¬родушном и снисходительном отношении автора к «тоненьким» (транжирам), чем к «толстым» (накопителям). Это подтверж¬дается и общим смыслом обличения Чичикова, которому, по Гоголю, присущи самые отвратительные черты современной рус¬ской жизни: служение «копейке», безудержная тяга к приобре¬тательству.
Почитание чинов и богатства извращает человеческие отно¬шения, засоряет их абсурдными, уродливыми «правилами обра¬щения». В лирическом отступлении третьей главы мы читаем: «…у нас есть такие мудрецы, которые с помещиком, имеющим двести душ, будут говорить совсем иначе, нежели с тем, у кого их триста, а с тем, у кого их триста, будут говорить опять не так, как с тем, у которого их пятьсот…»
Несколько ранее, во второй главе, писатель замечает: «Таков уж русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином был его повыше… для него лучше всяких тесных дружеских отношений».
Миру продажных и ленивых чиновников, тупых и жадных помещиков противопоставлен романтический образ созидающе¬го, нравственно и духовно здорового, одаренного русского наро¬да, величественный образ самой Руси.
Забавный диалог из пятой главы между Чичиковым и мужи¬ком, давшим Плюшкину меткое, но «неупотребительное в свет¬ском разговоре» определение, становится для писателя поводом к лирическому высказыванию о талантливости русского чело¬века. Всякий народ, «полный творящих способностей души», отличается «каждый своим словом», но, по Гоголю, «нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко ска¬занное русское слово».
Через всю поэму проходит образ дороги, который наполня¬ется у Гоголя многообразием смыслов. «Дорога Чичикова» — это чередование удач и катастроф, движение по замкнутому кругу, путь в никуда. «Дорога автора» — это дорога творческого пости¬жения жизни, дорога любви и проповеди. В дороге взору Гого¬ля, мысленно путешествующего вместе со своим героем, откры¬вается необъятность Руси, сдержанная и загадочная красота русского пейзажа. Обращаясь к родине из чужеземного далека (из Италии), Гоголь пишет: «Русь! Русь! <...> Открыто-пустын¬но и ровно всё в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет меня к тебе? <...> Что глядишь ты так, и зачем всё, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?..»
В завершающем поэму лирическом отступлении образ-сим¬вол дороги раскрывает главное свое содержание: автор пишет об исторических судьбах России. Вновь возникает поэтизирован¬ный образ простого русского мужика, благодаря трудам которо¬го мчится вперед «бойкая необгонимая тройка» — Русь: «Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого наро¬да ты могла только родиться… И не хитрый, кажись, дорожный снаряд… а наскоро живьем с одним топором да долотом снаря¬дил и собрал тебя ярославский расторопный мужик <...> Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорван¬ный в куски воздух».
России, по Гоголю, предначертано великое будущее: птице- тройке «дают… дорогу другие народы и государства», но в роман¬тическом образе несущихся коней есть и нечто пугающее. Ведь в бричке сидит господин Чичиков — новый персонаж в русской истории, и главные его деяния еще впереди. Поэтому сквозь пафос прославления Руси прорывается чувство тревоги за ее судьбу.
