Я люблю книги Максима Горького за то, что он не прямолинейный пропагандист в своем художественном творчестве, а на протяжении всей жизни искал, сомневался и мучился, как обыкновенный человек в нашей всегда непростой жизни. Не нам осуждать великих, но нам у них учиться.
Детство Алексея Максимовича прошло в Нижнем Новгороде. Этот город потом полвека носил его имя. В детские годы Алеши Пешкова Нижний гордился крупнейшей в мире Макарьевской ярмаркой. Дух города был живой, бодрый. Город рос, умнел, из года в год делался красивей и интеллигентней. В Нижнем и соседней Казани расцветали университеты, где преподавали ученые с мировым именем. Лучшие театральные труппы гастролировали там.
Вырос Алеша Пешков в семье деда, довольно крупного предпринимателя, который, однако, под конец жизни разорился. Пришлось немного победствовать, пойти в услужение в «люди», но к юности Алексея его отчим снова добился финансового успеха, хотя затем опять же проиграл новое состояние в карты и на бирже.
В зрелые годы Горький сам стал одним из крупнейших издателей с изрядным капиталом, а закончил жизнь в должности сталинского «министра литературы» — председателя Союза советских писателей. Друзьями Горького в разное время были миллионеры, министры и президенты. А вот в его произведениях мы видим обшарпанные стены ночлежек, воровские притоны, грязные улицы. Возможно, память детских лет после разорения деда нанесла ребенку непоправимую травму, воспоминания о бедности разоренного семейства преследовали великого писателя всю его жизнь. Босяки и цыгане, беспринципные люди, живущие по своему закону вольности, а проще говоря — по «блатным понятиям», населяют ранние рассказы Горького.
Разгульные Челкаш и Мальва смакуют свою воровскую свободу. В ней они видят пьедестал, который поднимает их над «мужиками» (определение для «нормальных» людей, данное нынешними уголовниками). Иначе быть не может — Челкаш профессиональный вор, а Мальва — содержанка. Пекарь Коновалов, пожалуй, единственный честный труженик среди босяков, да и тот беспробудно пьет.
Заканчивается долгая галерея босяков красочной феерией характеров опустившихся личностей в пьесе «На дне». Тут собраны все типажи «новых» людей, которые появились еще в ранних произведениях великого реалиста. Характеры сгущены, резко очерчены. Образ бродяжки, мнимого послушника или лже-странника не раз встречается у Горького и прежде, но в пьесе «На дне» старичок Лука всей гадливостью своей внешности должен отображать лживость общественного милосердия и лицемерной проповеди добра.
Мир изначально зол, и другим он никогда не будет — таков первый постулат пьесы. Сестра сестре обваривает самоварным кипятком ноги — это для пущей убедительности, что добра в нашей жизни не встретить даже среди родных людей. Но с этим утверждением о неизбежности зла в будущем будут спорить «сильные» личности — Сатин и, как ни странно, Актер и Васька Пепел.
У великого пролетарского писателя не нашлось положительного образа даже для рабочего Клеща. В конце пьесы он остается без инструмента, который пошел на оплату похорон жены. И Клещ окончательно опускается на дно, что и требовалось доказать по второму постулату — люди слабы и немощны.
Это утверждение автор доказывает по ходу пьесы. Спившийся до белой горячки Актер лезет в петлю — прекрасному искусству нет места в этой жизни. Только непонятный босяк Сатин провозглашает: «Человек — звучит гордо!». «Сильный человек» — еще лучше звучит, а «сверхчеловек» вообще оглушает. Это уже первая ступенька к «положительному» герою социалистического реализма, выпестованного великим русским писателем.
Для героев Горького «существует только человек…». То есть в этом мире есть место только для сильного человека, который имеет право переступить через все — таков вывод из монолога Сатина. (В будущем босяки и люмпен «переступят» через тысячелетнюю
культуру России.) Все словно ждут, что будет призван какими-то великими силами сверхчеловек, который выметет всю грязь, переоденет, отмоет и построит ровными рядами весь мир, а во главе поставит всех этих босяков. Что обязательно и случится после революции. Тогда они получат право называться настоящими людьми, а «гнилых интеллигентов» ущемят в гражданских правах.
В Советском Союзе тоска Горького по «сильному человеку» была утолена. В хрестоматии по литературе для средней школы, по которой училась моя бабушка, я прочитал в поздних очерках писателя: «Да здравствует товарищ Сталин!». Произведения Горького стали фундаментом для создания литературы нового типа — социалистического реализма, утверждавшего власть бескультурья с маузером в руках над всеми образованными слоями. Но слишком легко было бы нам в 21-м веке осуждать великого писателя, бывшего родом из века 19-го. Неизвестно, как мы сами вели бы себя в тех условиях.
