…Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.М. Цветаева
Судьба настоящего художника, по-моему, всегда трагична. Благополучны и бесконфликтны только бездари. А талант, котооый вмещает в свое сердце весь мир, с его страданиями и красотой, гораздо острее, чем обыкновенные люди, воспринимает жизнь, болеет всеми ее болями.
Доказательством этого утверждения может стать судьба Марины Ивановны Цветаевой, поэта огромного таланта и трагической судьбы. Но как бы эта судьба ее ни била, Цветаева всегда оставалась верна себе, голосу своей совести, голосу своей музы, которая ни разу «добру и красоте не изменила».
Где-то я прочла, что с детства и до кончины М. Цветаевой правило воображение, которое взросло на огромном количестве уже к восемнадцати годам прочитанных ею книг.
Стихи писать она начинает очень рано, и конечно же, о любви:
Нас разлучили не люди, а тени,
Мальчик мой, сердце мое!..
Не было, нет и не будет замены,
Мальчик мой, сердце мое!
О ее первой книге «Вечерний альбом» признанный мэтр русской поэзии М. Волошин писал: «Вечерний альбом» — это прекрасная и непосредственная книга…»
Лирика Цветаевой всегда обращена к душе, сосредоточена на быстро меняющемся внутреннем мире человека и, в конце концов, на самой жизни во всей ее полноте:
Кто создан из камня, кто создан из глины, —
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело — измена, мне имя — Марина,
Я — бренная пена морская.
И возникают в стихах Цветаевой, как цветные тени в волшебном фонаре, Дон-Жуан в московской вьюге, юные генералы 1812 года, «продолговатый и твердый овал» бабушки-польки, «бешеный атаман» Степан Разин, вечный образ Кармен.
Больше всего, наверное, меня привлекает в поэзии Цветаевой ее раскрепощенность, искренность. Она как будто протягивает нам сердце на ладони, признаваясь:
Всей бессонницей я тебя люблю,
Всей бессонницей я тебе внемлю…
Мне кажется, вся лирика Цветаевой — это непрерывное объяснение в любви к людям, к миру вообще и к конкретному человеку. Но эта любовь не смиренная, спокойная, а требовательная, страстная, иногда дерзкая:
Но сегодня я была умна:
Ровно в полночь вышла на дорогу.
Кто-то шел со мною в ногу,
Называя имена.
И белел в тумане — посох странный… —
Не было у Дон-Жуана — Донны Анны!
Это из цикла «Дон-Жуан», а цикл «Стихи к Блоку» — это монолог влюбленности, нежный, трепетный. Цветаева видела Блока лишь издали, не перемолвилась с ним ни единым словом. И хотя поэтесса обращается к нему на «ты», но по эпитетам («нежный призрак», «рыцарь без укоризны», «снежный лебедь», «праведник», «свете тихий») видно, что Блок для нее — это не реально существующий поэт, а символический образ Поэзии:
Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке,
Одно-единственное движенье губ.
Имя твое — пять букв.
Сколько музыки в этих удивительных четырех строчках и сколько любви! Но предмет любви недосягаем, любовь несбыточна:
Но моя река — да с твоей рекой,
Но моя рука — да с твоей рукой
Не сойдутся. Радость моя, доколь
Не догонит заря — зари.
По натуре своей, по сути характера Марина Цветаева -бунтарь. Бунтарство и в ее поэзии. Ей ненавистен покой, она скажет о себе в стихотворении, которое я уже цитировала («Кто создан из камня…»): «Меня — видишь кудри беспутные эти? — Земною не сделаешь солью». И добавит в другом:
Восхищенной и восхищённой,
Сны видящей средь бела дня,
Все спящей видели меня,
Никто меня не видел сонной.
Трагедия Цветаевой начинается после революции 1917 года. Она не понимает и не принимает ее, она оказывается одна с двумя маленькими дочерьми в хаосе послеоктябрьской России. Кажется, все рухнуло: муж неизвестно где, окружающим не до поэзии, а поэт без творчества — что? И Марина в отчаянии спрашивает:
Что же мне делать, ребром и промыслом
Певчей! — как провод! загар! Сибирь!
По наважденьям своим — как по мосту!
С их невесомостью
В мире гирь.
Но, несмотря ни на что, никогда, ни в страшные послереволюционные годы, ни потом в эмиграции, Цветаева не предала себя, не изменила себе — человеку и поэту.
За границей иветаева трудно сближалась с русской эмиграцией. Ее незаживающая боль, открытая рана — Россия. Не забыть, не выбросить из сердца. («Точно жизнь мою убили… истекает жизнь».) Сколько тоски, даже отчаяния в почти что крике:
Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба застится…
Друг! Дожди за моим окном,
Беды и блажи на сердце…
И эти пронзительные строки — снова о любви, яростной и напряженной любви к России.
В 1939 г. Цветаева наконец вернулась на Родину. И начался последний акт трагедии. Когда страна, придавленная свинцовым туманом сталинщины, как бы доказывала -еще и еще раз, — что ей не нужен поэт, так любивший ее и так стремившийся на Родину. Стремившийся, как оказалось, чтобы умереть.
В богом забытой Елабуге 31 августа 1941 года — петля. Трагедия окончена. Окончена жизнь. Что осталось? Сила духа, бунтарство, неподкупность. Осталась Поэзия.
Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.
Подставляйте миски и тарелки!
Всякая тарелка будет — мелкой,
Миска — плоской.
Через край — и мимо —
В землю черную, питать тростник.
Невозвратимо, неостановимо,
Невосстановимо хлещет стих.
О Цветаевой, о ее стихах я могу писать бесконечно. Удивительна ее любовная лирика. Ну кто еще мог именно так определить любовь:
Ятаган? Огонь?
Поскромнее, — куда так громко!
Боль, знакомая, как глазам — ладонь,
Как губам —
Имя собственного ребенка.
Кто мог с такой гордостью сказать о тяжкой (и радостной) работе поэта:
И вот, навьючив на верблюжий горб
На добрый — стопудовую заботу,
Отправимся — верблюд смирен и горд —
Справлять неисправимую работу. …
Но ни единым взором не моля —
Вперед, вперед, с сожженными губами —
Пока Обетованная земля
Большим горбом не встанет над горами.
В стихах Цветаевой — вся она, мятежная и сильная, и в боли продолжающая дарить себя людям, из трагедии и страданий создающая Поэзию.
Птица-Феникс я, только в огне пою!
Поддержите высокую жизнь мою!
Высоко горю — и горю дотла!
И да будет вам ночь — светла!