Сегодня новаторское значение Бунина и Чехова представляется отчетливым и бесспорным. Чтобы понять и признать его, понадобилось время. И хотя их идеи и приемы в этой области не оспаривались современниками, однако воспринимались как отступления от канонов, нарушение сложившихся законов искусства. Там, где была сознательная воля автора, видели просчет или ошибку.
Чехов сообщал Суворину, своему издателю, о работе над «Чайкой»: «Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условностей сцены». И. А. Бунин не мог так прямо и откровенно заявлять подобное. Он более традиционен. Его переживания природы ближе тургеневским, но пластика и тонкий психологизм повествования говорят о принадлежности прозы Бунина XX веку. Прежде всего, новаторство писателей проявилось в обогащении и углублении анализа характеров персонажей. Бунин и Чехов преодолели и разрушили литературные стереотипы, совмещая в одном герое и в одном образе резкие и порой несовместные черты. Бунин называл такой персонаж «пестрой душой». О многих чеховских героях тоже можно сказать, что у них пестрая душа, только Чехова в отличие от Бунина волнует не чувственный эрос русской деревни, а сфера интеллигентских представлений о вопросах совести и морали. Нюансы и изменения человеческой психики писатели фиксировали по- разному, но сходились в одном: они стремились быть предельно объективными в изображении человека и сложных драматических вибраций его бытия.
«Субъективность ужасная вещь, — пишет Чехов, — она не хороша уже тем, что выдает бедного автора с руками и ногами».
Из истории их взаимоотношений известно, что Чехов настойчиво советовал Бунину быть холодным в процессе писания.
Сейчас никому не надо доказывать, что оба писателя были глубоко небезучастны к проблемам добра и зла. Что же тогда вызывало у современников наибольшие претензии? Отсутствие итоговых выводов авторов, прямых или косвенных сентенций, своеобразной басенной морали. Рассуждения были примерно таковы: «Чехов рассказывает о краже лошади. Он не пишет, что кража лошади есть зло. Чехов поощряет конокрадство». Сегодня подобное убожество даже улыбки не вызовет.
У Чехова можно выявить следующие новации: композиция, в которой ситуация никогда не разрешается; особая расстановка героев, при которой, определяя степень их правоты, выясняешь, что не правы оба.
И последнее — отчуждение автора повествования от действующих лиц. Это характерно именно для Чехова, а не для Бунина. Для Бунина эмоциональная близость автора и героя — непреложный факт его эстетики. Само повествование может быть бесстрастным, но остаются бунинские лирические интонации его прозы. Недаром Корней Чуковский обмолвился о писателе: «Фет, который стал Щедриным».
Бунин так же сильно переживает дисгармонию мира. Бесстрастность, леденящее спокойствие — это оболочка бунинского стиля. Из этого противоречия, из пламени и льда возникает завораживающее чудо бунинской прозы.
Бунинская ирония отчетливее и трагичнее чеховской. И чем сильнее открыта душа Бунина для понимания человеческой боли и страдания, тем внешне безучастнее повествует он о трагической подоснове жизни.
И все же существенные, принципиальные перемены в русской прозе в большей степени связаны с Чеховым.
Бунин расширил изобразительные возможности языка, добился максимально зримого изображения человека и природы. Чехов масштабнее и поэтому проще.
Бунин аристократичен. Он виртуозно изображает тончайшие оттенки человеческой души. Чехов подчеркнуто, интеллигентно демократичен. Они разные люди, разные художники. Для Бунина Россия — это деревня.
Для Чехова — белеющая в глубине запущенного сада усадьба и странный народ в ней. И все же объединяет их главное — наличие истинного, природного таланта. Талант — всегда главная новость. Он всегда нов. Он не способен переписывать старое. Он меняет мир, меняет литературу, меняет общество.
