Образ матери, конкретной матери Андрия и Остапа, жены Тараса Бульбы, и образ всеобщий, собирательный, в котором воплощены тоска и слезы всех матерей Украины, появляется вновь на страницах гоголевской эпопеи. В начале битвы под Дубно, когда «тысяча смертей» глядит на запорожцев из широкой пасти невиданной пушки, предсказывается страшное горе: «Не по одному козаку взрыдает старая мать, ударив себя костистыми руками в дряхлые персы. Не одна останется вдова в Глухове, Немирове, Чернигове и других городах. Будет, будет, сердечная выбегать всякий день на базар, хватаясь за всех проходящих, распознавая каждого из них в очи, нет ли между их одного, милейшего всех. Но много пройдет через город всякого войска, и вечно не будет между ними одного, милейшего всех».
Подобный обобщенный образ, как бы синтезирующий множество страдающих матерей, сестер и вдов, нередко встречается в украинских песнях:
У Глухов!, у город! Стрельнули з гармати, Не по одом козаченьку Заплакала мата.
«Ненька старенька, козацька матусенька», ожидающая возвращения казаков из похода, тщетно ищущая между ними своего сына, является и з других песнях — «Ой мала вдова сина сокола», «Ой порошить» и др.
Образ матери овеян лиризмом и, будучи безымянным, знаменует не только хранительницу очага, опору семьи, но и вырастает до символа многострадальной родины, горестно провожающей своих сыновей в огонь войны.
Здесь характерно и то, что у современников Гоголя, у лиц из его украинского окружения, образ песенной чайки воспринимался не только в смысле «чайка-мать», но и ассоциировался с их родиной — Украиной. И эти грани образа, его полифоническое звучание по-своему отразились в гоголевской эпопее. С образом матери в повести Гоголя связаны и общечеловеческие мотивы. Величественны подвиги запорожцев, изображенные в повести, стократно воспета в народных песнях их борьба за такие великие ценности, как личная свобода и национальное достоинство.
Гимном родному народу, его славной истории звучат страницы произведения. Но сами по себе войны, кровавые сражения, взаимные жестокости, гибель сотен и тысяч люде, страдания и муки их близких не отвечают гоголевскому этическому идеалу, мыслимой им гармонии человеческих отношений. Неоднократно называет Гоголь тяжелое, ( мутное время, изображенное в «Тарасе Бульбе», «страшным веком», «свирепым веком».
Описывая жизнь Остапа, писатель скажет: «Не будем смущать читателей картиною адских мук, от которых дыбом поднялись бы их волоса. Они были порождение тогдашнего грубого, свирепого века, когда человек вел еще кровавую жизнь одних воинских подвигов и закалился в ней душою, не чуя человечества. Напрасно некоторые, немногие, бывшие исключениями из века, являлись противниками сих ужасных мер».
Насилие порождало насилие. Боль за казненного сына заживает душу Тараса нестерпимым гневом и жаждой мести. Войско его не только предает пламени пожаров восемнадцать польских местечек, около сорока костелов, расправляется со шляхтой и разрушает имущество польских магнатов, но и безудержно казнит людей невинных: «Не уважили козаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они; зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки подымались из огнистого пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых подвинулась бы самая сырая земля, и степовая трава поникла бы от тяжести долу. Но не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя. «Это вам, вражьи ляхи, поминки по Остапе!» — приговаривал только Тарас».
Сурова правда войны, и в этих описаниях Гоголь не приукрашивает историческую действительность, как позднее и Шевченко в «Гайдамаках», по поводу которых Добролюбов писал, что поэт «ни стихом» не погрешил против исторической истины, создав поэму, «совершенно верную народному характеру», и проникшись настроением эпохи.
В суровых условиях народной войны матери и жены не могут отвратить гибель своих любимых, они проливают ручьи слез, но благословляют мужей и сыновей на битву.
Бессильна и любовь людей, разделенных войной, принадлежащих к противоборствующим сторонам. «Известно,- пишет Гоголь,- какова в русской земле война, поднятая за веру: нет силы сильнее веры. Непреоборима и грозна она, как нерукотворная скала среди бурного, вечно изменчивого моря. Из самой средины морского дна возносит она к небесам не проломные свои стены, вся созданная из одного цельного, сплошного камня. Отовсюду видна она и глядит прямо в очи мимо бегущим волнам. И горе кораблю, который несется на нее! В щепы летят бессильные его снасти, тонет и ломится в прах все, что ни есть на них, и жалким криком погибающих оглашается пораженный воздух».