Чичиков — великолепный актер, ради своей цели дающий у каждого помещика представление в его вкусе. Он не мог сыграть роль, любезную Ноздреву. Значит, дело тут не в талантливом перевоплощении. Может быть, Чичиков — дальновидный психолог, способный видеть все изгибы человеческой души? Но тогда бы он не разбудил скупую подозрительность Коробочки, не обманул бы в Ноздреве, не спровоцировал бы ревность губернских да… Что позволяет же Чичикову так быстро и удачно приспособиться к каждому из своих собеседников?
Присмотримся к Чичикову в те моменты, когда он остается наедине с самим собой, когда ему нет нужды маскироваться и изменять себя ради приспособления. Вот Чичиков осматривает город N: «Дорогою оторвал прибитую к столбу афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать хорошенько», а прочитав. «свернул опрятно и положил в свой ларчик, куда имел обыкновение складывать все, что попадалось». Это собирание ненужных вещей, тщательное хранение хлама напоминает привычки Плюшкина.
Чичиков на собрании у полицмейстера размечтался в совершенно маниловском духе, хотя рядом с ним не Манилов, а Собакевич: «Чичиков никогда не чувствовал себя в таком веселом расположении, воображал себя уже настоящим херсонским помещиком, говорил об разных улучшениях: о трехпольном хозяйстве, о счастье и блаженстве двух душ — и стал читать Собакевичу послание в стихах Вертера к Шарлоте, на которое тот хлопал глазами».
С Маниловым Чичиков сближает и неопределенность, из-за которой все предположения на его счет оказываются одинаково возможными. Ноздрев замечает, что Чичиков похож на Собакевича: «…никакого равнодушия, ни искренности! Совершенный Собакевич». И в самом деле, подозрительность и расчетливость Чичиков обнаруживает не только в присутствии Собакевича. А знаменитая шкатулка Чичикова! Все в ней разложено с мелочной педантичностью, точь-в-точь как в комоде Настасьи Петровны.
В характере Чичикова есть маниловская любовь к фразе, к «благородному» жесту, и мелочная скаредность Коробочки, и самовлюбленность Ноздрева, и грубая прижимистость, холодный цинизм Собакевича, и скопидомство Плюшкина. Чичикову легко оказаться зеркалом любого из этих собеседников, потому что в нем есть все те качества, которые составляют основу их характеров. И эта «многогранность» Чичикова, родственность его «мертвым душам помещиков позволяет сделать его главным героем поэмы. Характер Чичикова, а не только его афера объединяют главы «Мертвых душ».
Однако успех Чичикова объясняется не только «сложным составом» его личности. Его афера поддерживается всеобщим беспорядком в стране, бедственным положением крестьян: «А теперь же время удобное, недавно была эпидемия, народу вымерло, слава Богу, не мало. Помещики попроигрывались в карты, закутили и промотали как следует, все полезли в Петербург служить: имения брошены, управляются с каждым годом труднее, так мне с радостью уступит их каждый, уже потому только, чтобы не платить за них подушных денег…».
В Чичикове «все оказалось, что нужно для этого мира: и приятность в оборотах и поступках, и бойкость в деловых играх». «Разумной волей» Чичиков усмиряет свою кровь, которая «играла сильно», избавляется от жизни человеческих чувств почти совершенно. Идея успеха, предприимчивость, практицизм заслоняют в нем все человеческие побуждения. Отличаясь от помещиков действенностью, он тоже «мертвая душа». Ибо и ему недоступна «блистающая радость» жизни.
Счастье этого героя основано не на любви, а на деньгах. Гоголь замечает, что в Чичикове нет тупого автоматизма Плюшкина: «В нем не было привязанности собственно к деньгам для денег, им не владели скряжничество и скупость. Нет, не они двигали им, — ему мерещилась впереди жизнь во всех довольствах… Чтобы наконец потом, со временем, вкусить непременно все это, вот для чего береглась копейка…».
«Самоотвержение» и терпение Чичикова позволяют ему постоянно возрождаться. Никакая «громада бедствий» не может похоронить его. Так сложно сочетаются в оценке Гоголя приговор Чичикову, причисление его к «мертвым душам» и сознание, что тип буржуазного дельца практичен, не духовно, весьма жизнеспособен.
