«Ревизор» принадлежит к тем произведениям, которые захватывают читателей и зрителей мгновенно и словно врасплох. Казалось, вся читающая Россия думала, говорила и спорила о пьесе. «Ревизор» сразу же стал фактом не только литературной, но и общественной жизни.
В разноголосице толков и споров о пьесе наметилось три главенствующих мнения. Одни видели в комедии дерзкую клевету на существовавшие в России порядки, подрыв авторитета дворян и чиновников. Другие воспринимали пьесу как забавный и непритязательный фарс. Наконец, передовая русская критика увидела в «Ревизоре», по выражению Герцена, «ужасную исповедь современной России», выстраданный протест против несправедливости и произвола.
«Ревизор» ломал привычные представления о комедии и о комическом. Казалось, в гоголевской пьесе кроется какая-то тайна. Ее чувствовали и зрители, и читатели комедии. Многих из них неотступно преследовал вопрос: чем объяснить силу «Ревизора»?
Бросалось в глаза, например, что у Гоголя не было завзятых злодеев, которых обычно выводила комедия XVIII— начала XIX века. Каждый из персонажей «Ревизора», по выражению Гоголя, «не душой худ, а просто плут». А между тем все «вместе кажется уже чем-то громадным, преувеличенным, карикатурным», так что, выходя из театра, многие невольно спрашивали: «Неужели существуют такие люди?»
Или еще одно «противоречие» «Ревизора». Гоголевская комедия уморительно смешна: она действительно вышла «смешнее черта», как обещал драматург Пушкину (который, как известно, подсказал ему сюжет комедии). Но, как подводное течение, зарождается в «Ревизоре» грустное, томительно-тоскливое чувство; оно поднимается тем выше, чем беззаботнее и легче кажется смех комедии. Наконец, в последней, «немой сцене» оно прорывается наружу, обрушиваясь и на действующих лиц, и на зрителей мощной волной.
Знаменитая «немая сцена» — еще одна загадка «Ревизора». Она в корне противоречила всем существовавшим в то время поэтическим нормам. Можно ли было ожидать, что пьеса, которая началась как комедия — рассказом городничего о двух крысах «неестественной величины», суетливыми приготовлениями чиновников к приему ревизора и т. д. и т. п., закончится трагически — страшным оцепенением «всей группы»?
Конечно, у Гоголя было «особенное намерение» — ив отношении последней сцены, и всей комедии в целом. Но это «намерение» нельзя рас крыть вне пьесы, заполучив к ней так называемый ключ. Увидеть, «намерение» драматурга можно только в самой комедии, в развитии ее действия в особенностях ее построения Раскрывая впоследствии историю своего «авторства».
Гоголь писал- «Я решился собрать все дурное, какое я знал, и за одним разом над ним посмеятся -вот происхождение «Ре визорa». Стоит обратить внимание на широту задачи, поставленной драматургом:
посмеятся одним разом над всем..
Художник всегда обобщает, он всегда придает частному факту, запечатленному в произведении, значение более широкое. Но обобщение В «Ре визоре» достигает особенно высокой степени. Некоторые современники Гоголя считали, что драматург — по цензурным соображениям написал аллегорию, что под видом уездного города им им отображена столица русской империи — Петербург. Едва ли это так: Гоголю по складу его творческой манеры. была чужда аллегория . Сила пьесы — не в иносказительных
намеках, а в особом принципе отбора жизненных явлений. Свой уездный город» писатель однажды назвал «сборным городом всей Темной стороны». В частности он уделял внимание его устройству.
В этом городе есть все как в маленьком государстве. Тут и юстиция и Просвещение, и почта, И здравоохранение И своего рода социальное обеспечение (в лице попечителя богоугодных заведений) и, конечно, полиция. Гоголь во многом отступил от реальной структуры тогдашнего уездного города: передал ряд сходных функций одному лицу, ввел новые «ДОЛЖНОСТИ , что даже давало повод упрекать писателя в анахронизмах И «незнании» русской жизни Но Гоголь воспользовался этим правом xудожника ради широты и универсальности задачи.
Гоголевский город последовательно иерархичен и так сказать, пирамидален: на вершине его, кик маленький царек, восседает- городничий
Есть в городе и свой бомонд; И свое дамское общество, в котором первенствует опять-таки семейство городничего; и свое общественное мнение; и свои поставщики новостей в липе юродских помещиков Бобчинского И Добчинского.
А внизу, под пятой чиновников И полицейских течет жизнь простого люда. Мы больше ощущаем эту жизнь за кулисами чем видим ее. Но в четвертом действии те. кого городничий несколько обобщенно называет «купечеством да гражданством», прорываются на сцену Вслед ча купца ми. которые еще могут отделаться взятками идут беззащитные перед властями
слесарша и унтер-офицерша, а там , как сообщает ремарка появляется «какая-то фигура во фризовой шинели, с небритою бородой, раздутою губой и перевязанной щекой , за нею в перспективе показывается несколько других». Если бы не сопротивление Хлестакова, утомленного «приемом», мы бы еще многих увидели из тех . кому власти приходятся «солоно». Гоголь оставляет открытую «перспективу’ в глубь городской жизни
До последних строк комедии. По крайней мере по реплики городничего: «Чему смеетесь» — Над собою смеетесь'» и до самой «немой» сцены в пьесе нет ничего, что бы указывало на ее символическое значение. Гоголь везде подчеркнуто «локален», он как бы всецело захвачен лишь про исходящими в городе событиями. Но глубина перспективы этих событий исподволь подводит к обобщению. Возникает образ пострашнее самой широкой аллегории. Благодаря свой цельности и органичности гоголевский город словно зажил самостоятельной жизнью. Он стал минимально-необходимой «моделью», соотносимой с другими, подчас более крупными явлениями.
