Это относится к фигуре Тараса Бульбы. Первоначально он движим в своей неприязни к шляхте недовольством при разделе добычи или органической страстью к набегам и бунтам («При первом случае перессорился со всеми другими за то, что добыча, приобретенная от татар соединенными польскими и козацкими войсками, была разделена между ими не поровну и польские войска получили более преимущества»). В окончательной редакции этот мотив снимается. Бульба является заступником православной веры, выступает против притеснений украинских крестьян и тяжких налогов, вводимых магнатами, требует уважения к национальным нравам и обычаям: «Многие перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги, соколов, ловчих, обеды, дворы. Тарасу было это не по сердцу. Он любил простую жизнь Козаков и перессорился с теми из своих товарищей, которые были наклонны к варшавской стороне… Неугомонный вечно, он считал себя законным защитником православия.
Самоуправно входил в села, где только жаловались на притеснения арендаторов и на прибавку новых пошлин с дыма. Сам со своими козаками производил над ними расправу…»
Изменения происходят не только в характеристиках героев, в расширении историко-бытового фона, обстоятельств, формирующих типы эпохи, но и в концепции повести. Все более поэтизируется Запорожская Сечь, пополняется новыми сценами эпическое повествование о сражениях запорожцев с «ляхами», подчеркивается богатырство Тараса Бульбы и его сотоварищей. Но не только это: гораздо выразительней звучит в окончательной редакции идея братства, товарищества запорожцев. Чувство нерушимого единства, духовной близости распространяется не только на казаков, оно охватывает всю «русскую породу», землю, шире — все славянство. Появляется и знаменитая речь Тараса Бульбы о товариществе: «Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей». В речи есть и характерная апелляция к временам Киевской Руси — эпохе единства восточных славян: «Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, и не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сира, я, так же как и мы, земля наша!».
И по смыслу, и по лирической, страстной интонации эти слова Тараса звучат как укор современникам и как призыв восстановить былую славу древнерусского государства.
Как в первой редакции «Тараса Бульбы», так и в издании 1842 г. повесть не имеет завершенного финала, она обрывается на предсмертном призыве Тараса и бегстве на челнах уцелевших казаков.
В издании 1835 г. финал значительно короче: «Черт побери! да есть ли что на свете, чего бы побоялся козак? Не малая река Днестр; а как погонит ветер с моря, то вал дохлестывает до самого месяца. Козаки плыли под пулями и выстрелами, осторожно минали зеленые острова, хорошенько выправляли парус, дружно и мерно ударяли веслами и говорили про своего атамана».
В редакции 1842 г, конечный аккорд звучит так: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу! Немалая река Днестр, и много на ней заводьев, речных густых камышей, отмелей и глубокодонных мест; блестит речное зеркало, оглашенное звонким ячаньем лебедей, и гордый гоголь быстро несется по нем, и много куликов, краснозобых курухтанов и всяких иных птиц в тростниках и на прибрежьях. Козаки живо плыли на узких двухрульных челнах, дружно гребли веслами, осторожно минали отмели, всполашивая подымавшихся птиц, и говорили про своего атамана».
Как видим, романтический пейзаж — Днестр, вал которого в непогоду дохлестывает до самого месяца,- уступает место эпическому описанию реки, ее глубин и отмелей, различных птиц, ютящихся вдоль берегов,- это один из моментов смены «бешеного» романтического слога более точным, реальным, но не менее прекрасным. Замечание о бесстрашии казаков сменяется суждением о непобедимости «русской силы». В обеих редакциях остается иллюзия открытости финала: погибает Тарас, но плывут на челнах спасшиеся чудом казаки — впереди новые события, сражения, поток жизни несется вдаль…