Эти силы сталкиваются в пьесе вокруг центрального события — продажи с молотка фамильной усадьбы Гаевых. Родовая усадьба Гаевых — одно из тех «дворянских гнезд», с которыми русская историческая память издавна связывала представления о ценностях дворянской культуры, особенностях быта, традиционно большой семье.
В Гаеве и Раневской воплощены и светлые, и темные черты уходящей в прошлое русской знати. Брат и сестра безвольны и недальновидны, не имеют в жизни ни определенного занятия, пи цели, неспособны защитить накопленные предыдущими поколениями материальные и духовные ценности.
Дворянское имение не просто переходит и руки купца-предпринимателя — новым владельцем усадьбы становится внук малограмотного и бесправного Ермолая, который когда-то был крепостным Гаевых. «Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню», — говорит Лопахин. В приобретении этой усадьбы Лопахиным можно увидеть нечто вроде исторического возмездия: участники многовековой русской драмы меняются местами, потомки крепостников вытесняются с авансцены русской жизни потомками крестьян.
Гаев с неприязнью относится к Лопахину. Он настойчиво напоминает о грани, существующей между ним и «мужиком», кичится своим происхождением. Его речь, обращенная к столетнему шкафу, вызывает двойственное чувство. С одной стороны, в обстоятельствах надвигающейся катастрофы Гаев семо высокопарным монологом смешон и жалок. С другой стороны, столетняя прочность шкафа — хранителя книг (интеллектуальных, духовных сокровищ) — косвенное опровержение взглядов Лопахина относительно «никчемности» старых построек, опровержение взглядов повой буржуазии относительно «никчемности» дворянских святынь.
Однако сам Гаев книг не читает, и в этом оп неотличим от Лопахина, который засыпает над книгой. Гаев беспомощен и ленив, его неустанно опекает старый слуга Фирс. Аристократическая спесь Гаева на поверку оказывается почти обломовским «неумением жить».
Образ вишневого сада связан в комедии с темой памяти, культурной преемственности. Связь времен», казалось бы, распалась: теперь никто не помнит способа сушить вишню (что огорчает Фирса), а красота вишневого сада не нужна новым «хозяевам жизни».
Верность традиционным ценностям дворянской культуры заставляет Раневскую и Гаева отказаться от единственного способа избежать разорения — вырубить вишневый сад, разбить землю на участки и сдавать в аренду дачникам. С вишневым садом для них связаны история рода, их собственная жизнь. В своем выборе они последовательны, отчего их решение приобретает трагический оттенок.
Лопахину недоступен мир представлений и переживаний Раневской и Гаева. Он человек другой эпохи, носитель другой культурной памяти: «Только что вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком…» Наследие дворянской культуры не передается другому культурному поколению. Буржуазная Россия не обретает прочных корней в национальном бытии, и это грозит неизбежностью будущих потрясений.
«Вечный студент», сын аптекаря, Петя Трофимов занимает особое положение в пьесе. Он не принимает ни сторону Лопахина, ни сторону Раневской. Продажа вишневого сада не представляется ему чем-то драматическим. С имением «давно покопчено», равнодушно замечает он, а позднее говорит Ане: «Вся Россия наш сад». Трофимов произносит монологи о том, как надо бы жить в этой жизни, амбициозно заявляет, что оп «выше любви», отказывается от лопахинских денег. Но часто то, что говорит Петя, почерпнуто из книг, не выстрадано, не проверено жизнью, а потому отмечено некоторым налетом инфантилизма: «Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!» Устремленный в будущее и равнодушный к настоящему и прошлому, Трофимов, как и Гаев с Раневской, мало приспособлен к жизни. Он нелепо выглядит, не может найти свои калоши, много лет не может окончить курса. Не случайно Любовь Андреевна, рассердившись па его бестактные замечания, называет Петю «недотепой» и «смешным человеком». Трофимов — будущий революционер. Чехов знал, что этот социальный тип уже появился в русской жизни, однако вопрос о том, принадлежит ли Трофимовым будущее России, остается в пьесе открытым.
