Едва начав читать роман, мы узнаем Пьера Безухова. Он по¬является в гостиной Анны Павловны Шерер неожиданно: так странно смотрится среди посетителей салона этот «массивный, толстый молодой человек». При виде Пьера на лице хозяйки дома отразился страх, который «мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной». Кроме того, в свете к нему относились высокомерно из-за того, что он был незаконнорожденным сыном графа Безухова. В гостиной Пье¬ру обрадовался только один человек, который ответил ему та¬ким же естественным взглядом и доброй улыбкой. Этим чело¬веком был князь Андрей.
Мы еще ничего толком не знаем о Пьере, но уже чувствуем к нему необыкновенную симпатию и даже любовь. Нас трогает та непосредственность, с которой он вступает в разговор с теми, кто вовсе не желает его слушать. Он объясняет бежавшим от рево¬люции и Наполеона французам-эмигрантам, что Наполеон — великий человек и революция — великое дело.
Пьер пока еще очень молод — ему двадцать лет, и он ведет бесшабашную жизнь, общаясь с теми, с кем ему не следовало бы общаться — с Курагиным, Долоховым и т. д. Но о нем нельзя сказать, что он живет не задумываясь: Пьер думает всегда. Он ищет — не только смысла жизни, но и какого-то своего отноше¬ния к ней.
Проходит время, и вот Пьер — богач и граф Безухов, жена¬тый на красивейшей женщине света. Поначалу он гордился ее неприступной красотой, своим домом, «в котором она принима¬ла весь Петербург». Ему казалось, что люди наконец поняли его и полюбили, что он всем нужен и его всюду зовут. Он не знал, что зовут не его, а владетеля миллионов и графского титула. Ког¬да ему стало известно об измене жены с его другом Долоховым, он был потрясен, но причину случившегося старался найти в себе: «Но в чем же я виноват? — спрашивал он. — В том, что ты женился на ней, не любя ее, в том, что ты обманул и себя, и ее». У него было ощущение, «будто в голове его свернулся тот глав¬ный винт, на котором держалась вся его жизнь». Его мучили воп¬росы: «Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненави¬деть? Для чего жить и что такое я?» Эти вопросы в различные периоды жизни задавали себе все лучшие герои Толстого — и князь Андрей, и княжна Марья, и Наташа. Но никогда об этом не спрашивали себя Элен и Анатоль Курагины, Борис Друбец- кой, Берг, Жюли Карагина и им подобные.
Неожиданно жизнь Пьера снова обрела смысл: на станции в Торжке он встретил одного из крупнейших деятелей организа¬ции франкмасонов, выслушал его и поверил ему. Многие дво¬ряне прошли через масонские ложи, причем у всех на это были свои причины. Такие, как Борис Друбецкой, становились масо¬нами, чтобы иметь среди своих «братьев» людей влиятельных и знатных, пользоваться их помощью в самых земных делах. Дру¬гих же — в их числе был и Пьер — привлекала та идея внутрен¬него очищения и самоусовершенствования, которую открыл Пьеру встреченный им в Торжке масон Бердяев. Теперь Пьер «твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство». Он отправился в свои помес¬тья для того, чтобы облегчить положение крестьян, то есть при¬нести пользу другим людям, своим братьям. Когда выяснилось, что отпустить крестьян невозможно, Пьер выдвинул другие ре¬формы: сокращение крестьянских работ, облегчение труда жен¬щин с детьми, уничтожение телесных наказаний и т. д. Его эй¬фория по поводу обретенной истины жизни продолжалась до встречи с князем Андреем, который очень скептически отнесся к деятельности Пьера. Их разговор стал для Пьера источником сомнений в масонстве, и через год он от масонов отошел.
И вот наступил 1812 год, положивший конец тягостному существованию Пьера. Чувства, овладевшие им в первые неде¬ли войны, стали началом его нравственного перерождения. Он впервые ощутил себя не одиноким, никому не нужным облада¬телем богатства, но частью единого множества людей.
Решив ехать из Москвы к месту сражения, Пьер испытал «приятное чувство сознания того, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, кото¬рый приятно откинуть в сравнении с чем-то…» Это чувство ес¬тественным образом рождается у честного человека, когда над его народом нависает беда. Утром 25 августа Пьер выехал из Можайска и приближался к расположению войск. По дороге ему уже встречались многочисленные телеги с ранеными, а подъез¬жая к Бородину, он «увидал в первый раз мужиков-ополченцев с крестами не шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что-то работали на¬право от дороги, на огромном кургане, обросшем травою». Вид этих мужиков «подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значитель¬ности настоящей минуты». Пьер прибыл на батарею Раевского, и тут его ожидало сильное потрясение. Он думал о войне как о чем-то торжественном, а она оказалась не праздником, не пара¬дом, а тяжелой, будничной и кровавой работой.
Он прохаживается по батарее под выстрелами «так же спо¬койно, как по бульвару». Солдаты, которые поначалу недобро¬желательно отнеслись к Пьеру, стали выказывать по отношению к нему «ласковое и шутливое участие». Солдаты удивлялись, что Пьер не боится, а Пьер, в свою очередь, думал: разве они не бо¬ятся? Солдаты боятся. И Пьер боится. Более того, временами он испытывает панический ужас. Но, как и солдаты, Пьер знает, что бояться стыдно, и старается преодолеть свой страх. Когда после Бородинского сражения Пьер встретил трех солдат, накормив¬ших его и проводивших до Можайска, ему впервые пришла в голову мысль о возможности человеческих отношений между ним и солдатами. Таким образом, Пьер ушел от своей прежней жизни, заполненной ненужными делами и людьми; ушел к внут¬ренней свободе и к новой, «естественной» жизни.
Однако в занятой французами Москве ему приходит в го¬лову мысль, которая посещала его и прежде: он решает, «скры¬вая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы». Конечно, его предприятие было обречено на провал. Убить Наполеона — трудный и сложный замысел, для его вы¬полнения нужна не только отвага, но еще и хладнокровие, уме¬ние все взвесить. Этого умения у Пьера нет. Да и сама идея — как будто послание из прошлого, настолько она неестественна и надуманна.
Подвиг, совершенный Пьером, оказался совсем не таким, о котором он мечтал. Оказалось, что спасти девочку из огня, а потом нести ее, прижимая к себе, гораздо труднее, чем ходить по Москве с кинжалом за пазухой в поисках Наполеона. Этот по¬ступок требовал больших душевных усилий, и Пьер нашел в себе силы, чтобы в нем победило добро.
Далее — плен. Казнь поджигателей, заставившая Пьера впер¬вые с огромной силой почувствовать, что разрушилась его вера в благоустройство мира. В день казни он непреложно понял: все люди, которых убили на его глазах, «одни знали, что такое была для них их жизнь». Эго научило его впоследствии ценить эту единственную и непонятную другому жизнь каждого человека. А пока — смятение, потрясение и сразу после этого — встреча с Платоном Каратаевым, потрясшая его своей контрастностью со всем происшедшим. Каратаев стал для него воплощением на¬родного, естественного образа жизни: круглый, добрый человек с успокоительными, аккуратными движениями, все умеющий делать «не очень хорошо, но и не дурно». Каратаев живет, как птица, — так же внутренне свободно в плену, как и на воле. Каж¬дый вечер говорит: «Положи, Господи, камушком, подними ка¬лачиком»; каждое утро — «Лег — свернулся, встал — встряхнул¬ся» — и ничто его не заботит, кроме простых, естественных потребностей человека. Всему он радуется, во всем умеет нахо¬дить светлую сторону. Его крестьянский склад, его прибаутки, доброта стали для Пьера «олицетворением духа простоты и правды». Встретившись с Каратаевым в самые трудные дни сво¬ей жизни, Пьер многому у него научился. Умение Каратаева легко переносить жизненные трудности, да и вообще принимать жизнь такой, какая она есть, спокойно и естественно относясь ко всему, что она дает, потрясает Пьера. Проникнувшись новой для себя философией, Пьер с ее позиций отнесся и к смерти са¬мого Каратаева как к чему-то естественному.
Пьер запомнил Платона Каратаева на всю жизнь, но впос¬ледствии преодолел каратаевское смирение. Из горьких дней плена он вынес собственное открытие: человек может стать сильнее окружающей жестокости, он может быть внутренне свободен, как бы ни был оскорблен и унижен внешними обсто¬ятельствами. Может быть, из этого чувства внутренней свобо¬ды и выросла та новая духовная жизнь Пьера, которую сразу заметила Наташа: «Он сделался какой-то чистый, гладкий, све¬жий, точно из бани; ты понимаешь? — морально из бани». Пьер изменился не только внутренне, но и внешне: «Выражение глаз было твердое, спокойное и обновленное, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, вы¬ражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, го¬товой на деятельность и отпор подобранностью».
История духовного обновления Пьера — очень важное от¬крытие Толстого. Люди со слабыми характерами часто склонны объяснять все свои неудачи неблагоприятными обстоятельства¬ми. Пьер же в самых трудных и мучительных обстоятельствах нашел в себе силы совершить огромную духовную работу, и она принесла ему то самое чувство внутренней свободы, которого он не мог обрести, когда был богат, владел домами и поместьями, имел управляющего и десятки обслуживающих его людей. Зна¬чит, дело не в обстоятельствах, а в душевной стойкости и силе самого человека.
