Раневскую и Гаева уже нельзя отнести к длинной череде «лишних людей» в русской литературе. Ведь они, в сущности, ничем не озабочены, не мучаются ни над проблемами бытия, ни вопросом о своем месте в жизни. Любовь Андреевна — человек добрый, но беспомощный. Ее брат — тоже беспомощный, но вряд ли добрый, о чем свидетельствует его издевательство над людьми из простонародья. Раневская все время думает о детстве, об умерших родителях. В воспоминаниях она находит прибежище от неприятностей, которые несет настоящее. Гаев жалок со своими пустыми высокопарными речами, с помощью которых он пытается возродить привычную атмосферу прежнего благополучия. Однако сочувствия Леонид Андреевич не вызывает — слишком уж Глуп и бездушен. Раневская же вызывает не только жалость, но и сочувствие. Она искренне хочет делать добро людям, но у нее это плохо получается. И неспособность Любови Андреевны добиться проведения в жизнь каких-то гуманных поступков приводит к трагедии. Она так и не проверила, отправили ли заболевшего Фирса в больницу. В результате несчастного старика оставили в заколоченном барском доме почти на верную смерть.
Казалось бы, Лопахин, пришедший на смену разорившимся дворянам, может кардинально изменить жизнь к лучшему. Он прямо заявляет: «…Замучился без дела. Не могу без работы, не знаю, что вот делать с руками; болтаются как-то странно, точно чужие». Однако, как только вишневый сад оказался в его руках, в Ермолае Алексеевиче произошли разительные перемены. Раньше он демонстративно выказывал заботу о Раневской. Он заявляет ей: «Ваш брат, вот Леонид Андреич, говорит про меня, что я хам, я кулак, но это мне решительно все равно. Пускай говорит. Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде». Но вот сад он купил и, как думали все, мог бы вернуть его той, чьи «удивительные, трогательные глаза» совсем недавно превозносил. Однако Лопахин предпочитает реализовать свою затею с дачными участками и уничтожением вишневого сада, хотя не может не понимать, каким ударом это будет и для Раневской, и для ее приемной дочери Ани, которую Ермолай Алексеевич как будто любит. И начинает, даже не дождавшись, пока прежние хозяева уедут из усадьбы, вырубать сад под корень. Что ж, действительно, хам и кулак, сколько ни обижался бы Лопахин на это определение. «Вечный студен?» Петя Трофимов, мечтающий найти путь к новой, лучшей жизни, дает ему совет: «…Не размахивай руками! Отвыкни от этой привычки — размахивать. И тоже вот строить дачи, рассчитывать, что из дачников со временем выйдут отдельные хозяева, рассчитывать так — это тоже значит размахивать… Как-никак, все-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа…» В последних словах слышна ирония. Какая уж у Лопахина нежная душа! Тем более что артистизм своей натуры Ермолай Алексеевич тут же иллюстрирует следующей глубокомысленной сентенцией: «Я весной посеял маку тысячу десятин, и теперь заработал сорок тысяч чистого. А когда мой мак цвел, что это была за картина!» Он сознает свое превосходство над всеми теми людьми в России, которые «существуют неизвестно для чего». Но главное чувство в душе Лопахина — это чувство собственника. Он с гордостью произносит: «Вишневый сад теперь мой!» Всю Россию люди типа Лопахина воспринимают как свою собственность , несмотря на то, что порой произносят высокие слова, на деле являют душевную черствость. «Вишневый сад», последняя пьеса Чехова, была написана в 1903 г. Махать руками Ермолаю Алексеевичу оставалось четырнадцать лет — до революции 1917 г-
Ни Гае?, ни гаерская, ни идущий им на смену Лопахин» по большому счету, симпатий не вызывают. Беспомощность и непрактичность первых двух контрастируют с хищнической хваткой третьего, радавская вызывает не симпатию, а жалость жалко и ее брата, хотя тот и не привык делать добро людям. Но жалко и Лопахина, у которого жажда наживы постепенно вытесняет первоначальное бескорыстное стремление к знаниям и тягу к прекрасному.
