1. Вступление
В русской литературе гоголевского периода фантастика занимала немалое место. Писатели высоко ценили познавательные возможности фантастики, силу ее воздействия на читателя. Произведения Гоголя тоже полны* сверхъестественного и чудесного, но у Гоголя нет доброй фантастики. Это связано в первую очередь, с мировоззрением писателя. Гоголь был, может быть, самым мистическим писателем в русской литературе. Любая деталь твар- ного мира была для него отражением битвы Добра и Зла. И если выражением Добра в этом мире становился естественный ход событий, то воплощением Зла — все то, что естественный ход нарушает, а, следовательно, и фантастика. Естественное — это Добро, тогда как сверхъестественное — Зло. «Божественное в концепции Гоголя — это естественное, это мир, развивающийся закономерно. Наоборот, демоническое — это сверхъестественное, мир, выходящий из колеи».
2. Основная часть
В повести «Шинель» фантастическое и реальное взаимосвязаны.
а) Сюжет повести — «канцелярский анекдот», в основании которого лежало истинное происшествие.
б) Реалистична и тематика повести — власть денег и чинов. «Маленький человек», Акакий Акакиевич Башмачкин беден: «Где взять другие сорок рублей? Акакий Акакиевич думал, думал и решил, что нужно будет уменьшить обыкновенные издержки, хотя бы по крайней мере в продолжение одного года: изгнать употребление чаю по вечерам, не зажигать по вечерам свечи, а если что понадобится, идти в комнату к хозяйке и работать при ее свечке». Чин Башмачкина тоже невелик. «Что касается до чина (ибо у нас прежде всего нужно объявить чин), то он был то, что называют «вечный титулярный советник, над которым, как известно, натрунились и наострились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновение налегать на тех, которые не могут кусаться».
в) Реалистично изображение Петербурга: Гоголь описывает не парадный аристократический Петербург, не центральные площади и проспекты, а Петербург «изнанки». Описывая путь Акакия Акакиевича в день утраты новой шинели, писатель дает характеристику этому району
Петербурга: «…надо было пройти кое-какие пустынные улицы с тощим освещением… Скоро потянулись перед ним те пустынные улицы, которые даже и днем не так веселы, а тем более вечером. Теперь они сделались еще глуше и уединеннее: фонари стали мелькать реже — масла, как видно, уже меньше отпускалось; пошли деревянные домы, заборы; нигде ни души; сверкал только один снег по улицам, да печально чернели с закрытыми ставнями заснувшие низенькие лачужки. Он приблизился к тому месту, где перерезывалась улица бесконечной площадью с едва видными на другой стороне ее домами, которая глядела страшною пустынею». г) Фантастичен, на первый взгляд, эпилог повести. Действительно, призрак, снимающий с людей шинели — настоящая фантастика. Но Гоголь не позволяет читателю однозначного отнестись к этой части повести. В фантастически хорошей концовке (зло наказано, добро торжествует) настораживает многое. Во-первых, рассказчик от своего имени нигде не сообщает, что появившееся таинственное лицо — это Акакий Акакиевич. Правда, он заявляет, что последнему суждено было «на несколько дней прожить шумно после своей смерти», но не говорит, какой он вкладывает смысл в эти слова. Может быть, прожить в воображении других людей? Заставить о себе говорить, волноваться, переживать? Все свидетельства о том, что таинственный мертвец — это Акакий Акакиевич, предлагаются читателю от имени других персонажей (департаментского чиновника, будочника какого-то квартала, «значительного лица»), к тому же в форме слухов. Единственный, кто видел мертвеца, снимавшего шинели, был «значительное лицо»: «…Твоей-то шинели мне и нужно! не похлопотал об моей, да еще и распек — так давай же теперь свою!» Эта реплика, которая могла принадлежать только Акакию Акакиевичу, еще более усиливает определенность. Но значительное лицо узнает Акакия Акакиевича в состоянии «ужаса»: «…Ужас значительного лица превзошел все границы, когда он увидел, что рот мертвеца покривился и, пахнувши на него страшно могилою, произнес такие речи: «А! так вот ты наконец!» и т. д. Значительное лицо не слышал реплику «мертвеца»! Он ее видел. Реплика была немой; она озвучена внутренним, потрясенным чувством ограбленного. д) Но это не означает, что никакой фантастики в финале нет. Окончание повести
явно фантастическое. И эта фантастичность самой своей неопределенностью усугубляет гоголевскую картину мира, усиливает ее гуманистическую идею. Если бы мы знали точно, что таинственный грабитель, покаравший «значительное лицо», — это Акакий Акакиевич, то в каком-то смысле можно было бы говорить о счастливой развязке. Но Гоголь не дает утешительного финала, не хочет успокаивать совесть читателя и все происходящее в конце повести оставляет на уровне таинственной недоговоренности.
3. Заключение
Фантастический эпилог повести резко контрастирует с реальной «бедной историей»: вместо покорного Акакия Акакиевича — чиновник, заявляющий о своих правах, вместо утраченной шинели — шинель с генеральского плеча, вместо «значительного лица», недоступного чувству сострадания, — подобревшее «значительное лицо». И кажется, что все закончилось неплохо. Но в тот момент, когда мы, казалось, готовы поверить в невероятное, Гоголь поворачивает сюжет таким образом, что в концовке остается неоднозначность, напоминая, как мизерна и нереальна такая возможность и такая «награда».
