Лирическими отступлениями пронизано все полотно «Мертвых душ». Именно лирические вставки раскрывают идейно-композиционное и жанровое своеобразие поэмы Гоголя, ее полемическое начало и образ автора. По мере развития сюжета появляются новые лирические отступления, каждое из которых уточняет мысль предыдущего, развивает новую идею и все более проясняет авторский замысел.
Примечательно, что «Мертвые души» насыщены лирикой вовсе не равномерно. До пятой главы попадаются лишь незначительные лирические вставки, и только в конец пятой части автор помещает первое крупное лирическое отступление о «несметном множестве церквей» и о том, как «выражается сильно российский народ». Это авторское рассуждение наводит на такую мысль: здесь не только прославляется меткое русское слово, но и божье слово, Логос. И мотив церкви, который впервые в поэме встречается именно в этой главе, и параллель слово-Логос указывают на то, что в лирике сконцентрировано духовное наставление. Эту мысль подтверждает и лирическая вставка, помещенная в шестую главу, где Гоголь прямо обращается к людям: «Забирайте же с собою в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою псе человеческие движения…» Рисуя образ дороги, жизненного пути человека, автор выступает в роли наставника, учителя.
А в следующей главе эта мысль наполняется новым идейным содержанием. Гоголь противопоставляет писа теля, «дерзнувшего вызвать наружу все, что ежеминутно пред очами», и писателя, который «не ниспускался с вершины своей к бедным ничтожным своим собратьям». По-моему, как раз в этих-то словах и проявляется более всего полемическое начало поэмы. Ведь до Гоголя писатель — это создатель красоты, художник, изображающий все прекрасное. Гоголь же в «Мертвых душах» предстает как проповедник, пророк, который имеет целью исправить нравственный облик человека. В этом же лирическом отступлении автор «Мертвых душ» предрекает то, что его замысел не будет попят: мир увидит лишь смех, сатиру и не ал метит «незримые», «неведомые» слезы.
Во многом проясняет гоголевский замысел лирическое отступление, в котором воскрешаются образы умерших крепостных крестьян. В том месте поэмы, где Чичиков составляет список «мертвых душ», ритм гоголевской прозы почти переходит в гекзаметр. Список же мужиков напоминает перечень кораблей в «Илиаде» Гомера. Как и многие другие гомеровские и дантовские мотивы, связующие произведение Гоголя с великими поэмами, это сопоставление раскрывает смысл того, что «Мертвые души» названы поэмой. Это указывает на то, ччо произведение написано в духе древнего эпоса, что Гоголь здесь высмеивает не социальное зло, а средоточие зла, осмеивает черта. А увиденным в этой лирической вставке библейский мотив (список мужиков напоминает Книгу Жизни, в которую записываются поступки каждого человека) раскрывает смысл еще одной идеи автора: на Страшном Суде людей будут судить по тому, как они выполнили свое земное назначение.
В лирической вставке, помещенной в восьмой главе, автор утверждает, что человек сам должен Сделать первый шаг навстречу духовному перерождению:
«…хотят, чтоб русский язык сам собой вдруг с облаков… и сел бы им прямо на язык…»
В лирическом отступлении десятой главы появляется уже прямой вопрос: «Где выход, где дорога?» Писателю видится очищение от грехов через духовное возрождение, ведущее именно к Богу (эта лирическая вставка особо насыщена церковной лексикой: «небесный огонь», «великолепная храмина, назначенная царю в чертоги», «сия летопись»).
К концу же поэмы лирическая стихия почти полностью захватывает произведение. Заключительная глава изобилует авторскими рассуждениями. Здесь-то и дается ключ к пониманию идейно-композиционных особенностей «Мертвых душ». Лирическое отступление о человеческих страстях наводит на мысль о том, что Гоголь отождествляет каждую главу о помещике с какой-нибудь преодоленной страстью. Например, в главе о Манилове побеждается уныние, в главе о Коробочке — страх, о Ноздреве — гнев, о Собакевиче — невежество. А в главе о Плюшкине возникает мотив «подъема». Если до этой главы Чичиков постоянно «спускается вниз» (падение во время грозы), то с этого момента он «поднимается» (например, он взбегает по лестнице к прокурору), поднимается из глубин ада после выкупа «мертвых душ».
Таким образом, получается, что творческий замысел Гоголя сосредоточен именно в лирике, рассказ же о похождениях Чичикова — это иллюстрация морали, притча, рассказанная во время проповеди. А «Мертвые души» — художественная проповедь (в этом-то и заключается жанровое своеобразие поэмы). Писатель пытается указать человечеству дорогу к Богу. И в последнем лирическом отступлении он создает образ дороги, дороги к свету, к чуду, к перерождению, ко второму тому. Словесная магия переносит читателя в другое измерение («кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг», «и мчится вся вдохновенная богом»). Русь-тройка летит по пути духовного преображения.