Чехова я со школьных лет знал как юмориста Антошу Че- хонте. Он совсем был непохож на того серьезного драматурга со слишком заумными пьесами, которым восторгались взрослые театралы. И еще было много снято кинофильмов по его рассказам. И все они отличались от первоисточника, как будто бы режиссеры читали не того Чехова.
В фильме «В городе С.» мечтательный молодой доктор Дмитрий Ионыч Старцев превращается в жирного борова, который сопит от удовольствия при хрусте кредиток в кармане. Я специально прочитал рассказ «Ионыч», и мне показалось, что кино интересней, как бы даже злей. Еще чуть повзрослев, я перечитал «Ионыча», и мне стало жалко доктора Старцева да еще и автора к тому же. Оба, автор и герой, были обижены на жизнь потому, что она оставалась все такой же, а не перевоплощалась по книжным рецептам в бесконечное кино по заданному сценарию. Оба словно выдумывали свои концовки для картины жизни, а жизнь отвергала их поправки. И еще обоих было жалко до слез за чистоту и наивность, взять хотя бы сцену «свидания», назначенного Котиком.
«Человек в футляре» тоже перенесен на киноэкран. И там герой тоже превращается в мультипликационную карикатуру. Яркая жизненность текста переходит на языке кинематографии в заданность по сценарию, словно режиссер еще больший «человек в футляре», чем сам Беликов. Я тогда понял, что в творческих замыслах у Чехова всегда присутствовало некое задание, которое он должен был во что бы то ни стало выполнить. И что- то еще недосказанное было при сравнении рассказов и экранизаций. И вот как я понял причину этого.
Милая «Душечка» Ольга Семеновна не только смешит зрителя своими высказываниями: «Мы с Ваничкой, мы с Васич- кой…». Вызывает глумливый смех даже прочтение слова «хохо- роны» вместо «похороны» из-за ошибки на телеграфной ленте. Чехов, такой добрый, тактичный и задушевный, каким мы видим писателя на его портретах, на самом деле по-медицински невосприимчив к чужой боли. Доктору полагается быть жестоким и неумолимым на хирургической операции. Их жалость может усугубить страдания больного.
Врачебная практика Чехова, возможно, породила у него так называемое «скорбное бесчувствие». Чехов сочувствует, жалеет человека, но при этом в уголках глаз на портрете так и загораются пристальные искорки, какие бывают у некоторых дантистов, когда они сверлят нам зубы. А кинематографисты так и рады «педалировать» этот штрих в творчестве писателя для оживления экрана. В кинофильме «Шведская спичка» герои не смеются, а ухмыляются. Сам же рассказ целиком похож на презрительную ухмылку. Рассказ «Архиерей» даже жесток своей концовкой, где мать умершего епископа, простая крестьянка, беспокоится, как бы ей не перестали верить, что у нее сын ходил в архиереях
Возможно, мы не до конца знаем многогранную личность самого писателя. А возможно, и сам Антон Павлович догадался, что авторская ирония часто похожа на глумление, так хорошо выраженное в «Хамелеоне». Не зря ведь в конце жизни наотрез отказался включать в свое литературное наследие многие из ранних рассказов.
