К русской поэзии «серебряного века» можно отнести таких замечательных поэтов, как А. Блок, В. Маяковский, М. Цветаева, А. Ахматова, Н. Гумилев и многие другие.
Сравнительно недавно стало известно широкому читателю имя Марины Цветаевой — после долгих лет умолчания о вдохновенном творчестве, трагической судьбе и гибели поэтессы. Теперь, когда выходят ее книги, публикуются письма и воспоминания о ней, по радио, с пластинок звучат ее стихи, становится ясно: ничьего места, ничьих прав не оспаривает поэзия Цветаевой. У нее собственные права, свое, особое место в русской литературе XX века. При первом знакомстве с ее наследием передо мной предстает самобытный художник, неординарная личность. Предельная искренность — непреложный закон ее искусства. Поэзия Цветаевой раскрывает обаяние глубокой и сильной натуры. В стихотворении «В раю» (1911 — 1912) героиня провозглашает единственную ценность и единственно возможную реальность — земную жизнь. Никакой «рай» не заменит ее, не утолит печали, не позволит забыться. Рай с его гармоничностью неприемлем для героини с ее неуспокоенностью, всегдашней «растревоженностью» духа:
Где все покой, я буду беспокойно
Ловить твой взор.
Идиллические «виденья райские» не заменят «земного напева». Жизнь не похожа на идиллию, она не дарует утешений, но способна одарить человека неповторимым и прекрасным ощущением счастья бытия:
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!
В этом «земном напеве» и заключена красота и сила цветаевской лирики. Музыкой наполнены ее стихи. Стихи Цветаевой поются, рассчитаны на слух — без такого восприятия трудно уловить их образ, характер.
С юношеских лет волнуют Цветаеву вопросы жизни и смерти, предназначения человека, его самоосуществления. Все проявления души должны найти выход — с бескомпромиссностью провозглашает героиня стихотворения «Литературным прокурорам» (1911-1912):
Все таить, чтобы люди забыли,
Как растаявший снег и свечу?
Быть в грядущем лишь горсточкой пыли
Под могильным крестом? Не хочу!
Никогда в поэзии Цветаевой не было ни слезливых вздохов, ни беспредметной «мировой скорби» — ничего вялого, аморфного. В каждой ее строке сквозит сила характера, воли, личности. Необычайно интенсивна внутренняя жизнь цветаевской героини. Безмятежное, спокойное существование — не для нее. Она человек действия, поступка.
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей…
Героине необходим дружеский отклик, открытый взгляд, крепкое рукопожатие, чтобы сполна ощутить свою надобность в этом мире. В стихотворении 1913 года «Уж сколько их упало в эту бездну…» образ бездны означает небытие, молчание, темноту, неподвижность. В противовес этому Цветаева отстаивает свое право на полнокровную, наполненную жизнь, вечное движение.
Душа Цветаевой, что «родилась крылатой», ее «душа, не знающая меры», боролась до последних дней, до последнего часа. Цветаева всегда знала: «В диалоге с жизнью важен не ее вопрос, а наш ответ». И еще одно она знала твердо: труд поэта не может быть напрасен. Никогда не покидала ее непоколебимая уверенность в своей работе. Никогда не усомнилась она в нужности, святости этого «богатства» и «напасти».
Трагической была судьба самой Марины Цветаевой, многих ее современников-поэтов (Блок, Маяковский — о них она писа- ла, их чтила). В строках, посвященных памяти Сергея Есенина, выражена глубокая убежденность русской поэтессы М.И. Цветаевой в величии их подвига:
…И не жалость — мало жил,
И не горечь — мало дал, —
Много жил — кто в наши жил
Дни, все дал — кто песню дал.
В литературе нашей, наверное, немного найдется случаев, когда кровное родство имен так постоянно оборачивалось бы столь значимым историческим драматизмом:
Муж в могиле,
Сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Автор этих стихов — замечательная Анна Андреевна Ахматова. Муж — Николай Степанович Гумилев — известный поэт. Хотя в его поэзии, на первый взгляд, было мало русского, Гумилев, став зрелым, установившимся художником, признался:
О Русь, волшебница суровая,
Повсюду ты свое возьмешь.
Стихи его первых, ученических сборников — «песни битв». Так проявилось самое главное начало — начало действенности, активности, воли. Оно уже никогда больше не уйдет из его поэзии. Весь путь Гумилева — от начала и до конца — был путем постоянных и очень наглядных литературных штудирований, освоений и изучений. Гумилев оказался проницательным, точным критиком поэзии. В Париже в его стихах появляются обращения к миру. Это Восток и больше всего Африка. Африка была мечтой. Гумилев-поэт в своих стихах об Африке, оставаясь романтиком и мечтателем, был уже и профессионалом-исследователем. Но Африка для него оказалась не просто одной из тем и сказалась не только в стихах о ней самой.
Мир его поэзии продолжал оставаться романтическим, но не современным. Гумилев не стал бы тем оригинальным русским поэтом, каким он стал, если бы не уходил в своем творчестве от социальной и национальной традиции. И картина его поэтического бытия оказывалась неполной. И он это ощущал. И чем дальше, тем больше:
И понял, что я заблудился навеки
В слепых переходах пространств и времен,
А где-то струятся родимые реки,
К которым мне путь навсегда запрещен.
И все же в целом ряде поздних стихов поэта мы видим, как Россия опять берет «свое». Проявляются невиданные прежде темы и мотивы («Андрей Рублев», «Детство», «Городок»),
В поздних стихах Гумилев, мучившийся в пору рождения нового мира ощущением рождения нового, «шестого» человеческого чувства, пытался сложить грандиозную картину бытия и осмыслить связь времен и пространств. Пока же в нашем сознании Николай Гумилев более всего остался таким, каким представил себя сам в стихотворении «Мои читатели»:
Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками
На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться,
Не бояться и делать, что надо.
«Серебряный век» русской поэзии явился важным периодом в развитии русской литературы. Стихи поэтов «серебряного века» учат нас духовности, нравственности, ощущению красоты мира. Мне очень нравится поэзия «серебряного века».
