Любовь Горького к слову хорошо известна. Он призывал молодых литераторов “слышать и видеть язык”, глубоко продумывать свои произ ведения, с тем чтобы избегать “хлама торопливых и непродуманных слов”. Конечно, говоря о слове, писатель имел в виду не только сами слова, но также словосочетания, предложения и вообще язык.
Как можно понять выражение “слышать и видеть язык”? Попробуем ответить на этот вопрос, анализируя ранние рассказы Горького. Я думаю, что прежде всего он хотел этим сказать, что литературное произведение должно опираться на речь народа. Сам Горький очень широко пользуется оборотами и выражениями народного языка. Создавая образ того или иного героя, автор большое внимание уделяет тому, как этот герой должен говорить, и потому речь старого цыгана Макара Чудры отличается от речи молодого татарина в рассказе “Хан и его сын” или от речи заключенных в рассказе “Зазубрина”. Так, например, Макар Чудра часто прерывает свой рассказ обращением к собеседнику, называя его соколом. “Ты славную долю выбрал себе, сокол”; “вот она какова была Радда, сокол”. В подобном обращении мы видим образ, близкий цыганскому духу, образ свободной и смелой птицы. Чудра свободно переделывает некоторые географические названия тех мест, по которым кочевали цыгане: “Галичина” — вместо Галиция, “Славония” — вместо Словакия. В рассказе “Хан и его сын” молодой татарин, ханский сын Амалла, по восточной традиции показывая уважение к отцу, обращается к нему “повелитель отец”. Мусульманская вера хана и его сына выражается в том, что они все время взывают к Аллаху. “И мне такое же твердое сердце дай, о Аллах!”
Есть и другая сторона у высказывания Горького о необходимости “слышать и видеть язык”. Литератор должен так писать, чтобы, читая или слушая его,*можно было как бы слышать звуки реального мира, видеть реальные образы окружающей действительности. Именно в этом и заключается для Горького мастерство писателя. Такая объемистость речи достигается ее образностью и точностью определений. Рассказ “Макар Чудра” полон образных сравнений, точно передающих картины мира, чувства и настроения людей. “Улыбка — это целое солнце”; “Лойко стоит в огне костра, как в крови”; “сказала, точно в нас кинула”; “зашатался, как сломанное дерево…” Точные определения действительно позволяют увидеть живой образ. Описывая дочь Чудры, Нонку, Горький говорит, что на ее лице замерла “надменность царицы”, и мы сразу видим неприступную цыганскую красавицу. Когда мы читаем, как очи Лойко “темнее… смотрят”, мы сразу понимаем, что именно происходит в душе героя.
Особый интерес представляет использование писателем глаголов со значением действия по отношению к неодушевленным предметам. Горький как бы одушевляет их и тем самым изображает природу живой, находящейся в движении. Особенно отчетливо это проявляется в его романтических рассказах. Рассказ “Макар Чудра” начинается с описания природы. Мы видим и слышим, как “мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева — безграничную степь, справа — бесконечное море”, как “темнота степи мертво молчит”, “море шепчется с берегом, и ветер носит его шепот по степи”. В “Старухе Изергиль” как живой описан темный и страшный лес, через который должны были идти люди: “…там стояли великаны-деревья, плотно обняв друг друга могучими ветвями, опустив узловатые корни глубоко в цепкий ил болота”. В рассказе “Челкаш” “жаркое солнце смотрит в зеленое море”, “суда глубоко вздыхают”, “волны бьются и ропщут”. Приведенные примеры показывают, как можно “слышать язык”. Произведения Горького наполнены звуками. И если в рассказе “Макар Чудра” мы слышим “мертво молчавшую темноту степи”, то в “Чепкаше”, напротив, с самого начала на нас обрушивается лавина самых разнообразных звуков. “Звон якорных цепей, грохот сцеплений вагонов, металлический вопль железных листов, глухой стук дерева, дребезжание извозчичьих телег”. Звуки, издаваемые предметами, как бы начинают властвовать над людьми, так автор проводит одну из идей данного рассказа. “Созданное ими, — пишет Горький, — поработило и обезличило их”.
Звуки окружающего мира, получившие своеобразное воплощение в языке писателя, напоминают о еще одной черте ранних произведений Горького — их музыкальности. Музыка как бы является фоном для развития повествования. Музыка сопровождает всю историю о судьбе Лой-ко и Радды. Перед тем как старуха Изергиль начинает рассказывать свои легенды, мы слышим мелодичные песни. “Кто-то играл на скрипке… девушка пела мягким контральто…” Как только старуха закончила говорить о Ларре, вновь зазвучала музыка. Интересно, как Горький описывает эту музыку: он заставляет не только услышать, но и увидеть ее, достигая с помощью слов эффекта звучания. “Каждый голос женщин звучал совершенно отдельно, все они казались разноцветными ручьями и, точно скатываясь откуда-то сверху по уступам, прыгая и звеня, вливались в густую волну мужских голосов, плавно лившуюся кверху, тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим взвивались, чистые и сильные, высоко вверх”. Писатель считает, что музыка обладает даже большей выразительностью, чем слово, и иногда, рисуя образ героя, как бы отдает предпочтение музыке. “О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, ее красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу, знает”. Такое определение — авторская находка, оно красиво и нестандартно.
Не все обороты речи, выбранные Горьким, кажутся мне такими же интересными и удачными. В том же рассказе “Макар Чудра” меня поразило обилие метафор и сравнений, но далеко не все они являются находкой автора. Некоторые из них банальны и затерты, например: “сабля сверкает, как молния”, “скакал так, что земля дрожала”, “пыль взвилась тучей”, “мудр, как старик”, “качается, как ковыль под ветром”. Такие сравнения встречаются часто, и не только в художественных произведениях, но и в обычной разговорной речи. Не совсем удачно словосочетание “аквамариновая” вода моря в рассказе “На соли”, так как аквамарин и есть цвет морской воды. Кажется навязчивым выражение “вырвать из груди сердце”, которое мы встречаем и в “Макаре Чудре”, и в “Старухе Изергиль”, и в “Матери”. Удивляют некоторые повторы как формы, так и содержания, то есть почти одинаковые фрагменты в текстах разных произведений. Так, начало рассказа “На соли” очень напоминает начало рассказа “Емельян Пиляй”. “Рыбак… сплюнул в сторону, посмотрел в голубую даль моря и меланхолически замурлыкал в бороду себе какую-то песню” (“На соли”). “Емельян Пиляй… вздохнул, сплюнул и, повернувшись на спину, посвистывая, стал смотреть на безоблачное, дышавшее зноем небо”. Правда, можно-предположить, что это — особый художественный прием, которым Горький связывает в единое целое два произведения, близких по содержанию (оба рассказа написаны в одном году).
В целом, безусловно, язык горьковских произведений, особенно ранних романтических, необычайно ярок и выразителен.
