Исследования последних десятилетий в области теории и художественной практики романтизма открыли возможность более основательно и непредвзято судить о характере раннего творчества Гоголя. Стало общепризнанным, что в период создания первых сборников («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород») их автор смотрел на мир и воссоздавал его с романтических позиций (работы Н. Степанова, И. Карташовой, Н. Гуляева, Г. Гуковского, В. Казарина и других ученых). Впрочем, в некоторых трудах советских и зарубежных филологов Гоголь не только в начале его литературной деятельности, но и во всем последующем творчестве рассматривается как романтик, не выходящий за пределы этого направления.
Действительно, идейно-творческий опыт романтизма оставался наиболее существенным в формировании и развитии гоголевского реализма, проникая «внутрь» реальных произведений писателя или существуя в его творчестве параллельно с реализмом. Есть основания говорить и об отражении в художественном мире Гоголя традиций просветительства, барокко, мотивов и приемов древнерусской литературы. Но все эти тенденции, идущие от предшествующих и современных Гоголю разнородных направлений, прежде всего романтического, в зрелую пору деятельности писателя синтезируются, входя в тот сложный сплав, который именуется гоголевской реалистической и социальной сатирой.
Реалистическая направленность как тенденция или как особый элемент явно просматривается уже в ранних романтических повестях сборников «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород». Принадлежность их к романтизму определяется характерными родовыми приметами направления, прежде всего наличием двоемирия, тесного переплетения сверхъестественного, фантастического с обыденным, земным и бытовым, характеров идеальных с лицами «приземленными», комическими. Эта особенность неоднократно привлекала внимание В. Белинского. В рецензии на сборники русских сказок, вышедшие в 1838 г. в Москве и Петербурге, критик, выражая свою неудовлетворенность бескрылыми пересказами фольклорных источников, в качестве образца подлинной народности указывал на «Вечера…» Гоголя. В повестях «Майская ночь», «Ночь перед Рождеством» и «Заколдованное место», пишет Белинский, «народное-фантастическое так чудно сливается, в художественном воспроизведении, с народным-действительным, что оба эти элемента образуют собой конкретную поэтическую действительность, в которой никак не узнаешь, что в ней быль и что сказка, но все поневоле принимаешь за быль». Действительно, в повестях Гоголя образ народной Украины с ее патриархальным бытом, сохраняющий черты эпоса, поражает верностью деталей и внутренней правдой.
В то же время не только фантастика, но и сама эта «быль» представляются в идеальном обличий. Есть нечто сказочное в облике украинских поселян, в картинах их красочной жизни, в описаниях чарующей природы. Лирическая тональность как бы охватывает эпику, проникает в нее и придает особый колорит «земным» описаниям.
«У Гоголя леса — не леса,- писал Андрей Белый,- горы — не горы, у него русалки с облачными телами; как романтик влекся он к чертям и ведьмам и, как Гофман и По, в повседневность вносил грезу. Если угодно, Гоголь — романтик, но вот сравнивали же эпос Гоголя с Гомером?»
В духе романтиков контрастен и стиль произведений — от пафосного, идеально возвышенного до бытовой разговорной речи с характерными диалектизмами и вульгаризмами, комическими сравнениями и уподоблениями.
С романтическим направлением раннего Гоголя связывает и глубокое ощущение «творимой жизни», шеллингианская в своей философской основе идея органической целостности мира, слияния человека с природой, обществом, вселенной, стремление к универсализму. Писателю, в отличие от романтиков «байронического» типа, чужда поэтизация индивидуализма, в центре его внимания народ, коллектив, идея братства людей. Известно, сколь неоднороден был западноевропейский романтизм на разных стадиях своего развития. Если некоторые романтические течения гипертрофировали личность, подчеркивали ее исключительность, абсолютную независимость от окружения и противостояние обществу, то иные, особенно в романтический период («озерная школа», иенские романтики), искали гармонии, тесного слияния личности с природой, рассматривали человека как частицу общего, универсального — общественного и космического. Впоследствии оказалось, что достижение идеала и гармонии неосуществимо в настоящем и не просматривается вдали, соответственно этому в творчестве романтиков возникали настроения скорби, чувство трагической безысходности. Герои-мечтатели на страницах романов и поэм оказывались одинокими в мире бескрылых обывателей. На первый план выходил конфликт высокой мечты и пошлой повседневности. Неосуществленный порыв к цельности, полноте бытия сменялся отчужденностью, раздробленностью, разорванностью сознания человека.
Русский романтизм, в общем совпадая в духовной атмосфере с романтизмом западноевропейским, в то же время имел свои стадии формирования, свою «физиономию». Ему была более присуща связь с другими направлениями (просветительством, сентиментализмом, впоследствии — реализмом). Увлечение философией Шеллинга (деятельность «любомудров», «Московский вестник») на русской почве пришло вслед за воздействием «байронизма». На разных этапах на первый план выдвигались то философско-психологическое течение, то гражданский романтизм декабристского толка. Впрочем, в романтическом творчестве таких писателей, как Пушкин, Гоголь, Лермонтов, эти течения сосуществовали или составляли некий синтез 3.
Гоголь по-своему впитывал и преображал опыт мирового и русского романтизма, в частности обращение к идеалу гражданского, патриотического долга, конфликт мечты и действительности, представление о «творимой природе». Для него характерны высокая нравственная требовательность, непримиримое осуждение зла и пошлости.
В образах «Вечеров…» сказывается ощущение целостности и полноты «естественной» жизни народа, взятого в его глубинной субстанции, в слитности с природой, с вечной вселенной. Невозможно представить героев цикла вне жаркого летнего дня, светлой майской или звездной рождественской ночи. Левко и Галя устремляются мечтою в далекое небо, населяя его в воображении бестелесными супереплетения сверхъестественного, фантастического с обыденным, земным и бытовым, характеров идеальных с лицами «приземленными», комическими. Эта особенность неоднократно привлекала внимание В. Белинского.
В рецензии на сборники русских сказок, вышедшие в 1838 г. в Москве и Петербурге, критик, выражая свою неудовлетворенность бескрылыми пересказами фольклорных источников, в качестве образца подлинной народности указывал на «Вечера…» Гоголя. В повестях «Майская ночь», «Ночь перед Рождеством» и «Заколдованное место», пишет Белинский, «народное-фантастическое так чудно сливается, в художественном воспроизведении, с народным-действительным, что оба эти элемента образуют собой конкретную поэтическую действительность, в которой никак не узнаешь, что в ней быль и что сказка, но все поневоле принимаешь за быль». Действительно, в повестях Гоголя образ народной Украины с ее патриархальным бытом, сохраняющий черты эпоса, поражает верностью деталей и внутренней правдой.
В то же время не только фантастика, но и сама эта «быль» представляются в идеальном обличий. Есть нечто сказочное в облике украинских поселян, в картинах их красочной жизни, в описаниях чарующей природы. Лирическая тональность как бы охватывает эпику, проникает в нее и придает особый колорит «земным» описаниям.