Островский перекликается с нашей современностью постановкой и даже решением многих этических и социально-бытовых проблем. Не утеряла значения его борьба за душевную чистоту и красоту, за нравственную цельность и крепость, за высокое понимание морального долга. Не устарели также его суждения о добре и зле, понимание им противоположности между богатыми и бедными, эксплуататорами и эксплуатируемыми. Пьесы Островского, в особенности «Гроза», ставя и решая проблемы человеческого поведения, нравственности, долга, любви, как справедливо указывалось в нашей критике, выходят в своем значении далеко за пределы обрисованной в них эпохи и приобретают «общечеловеческое звучание и художественное бессмертие». Именно общечеловечностью содержания своих пьес, выраженного в блестящей форме, Островский приобрел в нашу эпоху широчайшую популярность.
Разумеется, постановка пьес Островского в наши дни требует современного их прочтения. Это прочтение, враждебное вульгарно-социологическому и формалистическому, определяет необходимость сосредоточения внимания на том, что наиболее созвучно нашему времени, — на социально-психологической и этической проблематике.
Есть в драме и ещё одно лицо, которое покидает город Калинов: по приказу Дикого за дерзкое нарушение калиновских нравов уезжает в Кяхту, «к китайцам» его племянник Борис Григорьевич. Так закончилась его недолгая любовь к Катерине.
Н.А. Добролюбов видит в Борисе типическое социальное явление: «Это один из тех весьма нередких людей, которые не умеют делать того, что понимают, и не понимают того, что делают. Тип их много раз изображался в нашей беллетристике — то с преувеличенным состраданием, то с излишним ожесточением против них. Островский даёт их нам так, как они есть, и с особенным, свойственным ему уменьем рисует двумя — тремя чертами полную незначительность, не лишенную известной степени душевного благородства».
Конечно, Борис искренне полюбил Катерину, в нем и в самом деле есть душевная чистота, но человек, смирившийся с духовным рабством не способен на активное действие, на самоотвержение. Здесь также слышится мысль писателя о разрушающей силе рабства, об измельчании человека под его гнётом. Мы замечаем, что даже в последней встрече с Катериной, когда Борис ощутил недоброе («не задумала ли ты чего?»), он, искренне жалея возлюбленную, все же думает о себе: «Не застали бы нас здесь», «Измучусь дорогой-то, думавши о тебе». В эти же минуты Катерина, участь которой куда тяжелее, думает о нем, о Борисе — недаром и последние, предсмертные слова ее обращены к нему: «Друг мой! Радость моя! Прощай!»
«Дело в том, — писал Добролюбов, — что характер Катерины, как он исполнен в «Грозе», составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но во всей нашей литературе. Он соответствует новой фазе нашей народной жизни, он давно требовал своего осуществления в литературе, около него вертелись наши лучшие писатели; но они умели только понять его надобность и не могли уразуметь и почувствовать его сущности; это сумел сделать Островский… В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой, и над бездной, в которую бросилась бедная женщина».
Не будем пересказывать добролюбовскую аргументацию столь категорического утверждения, она составляет содержание лучших страниц статьи «Луч света в темном царстве». Заметим, однако, что если «Гроза» в целом толковалась современниками очень по-разному, то эпицентром спора стала именно Катерина. Можно с уверенностью сказать, что немногие образы, созданные русской литературой, вызывали столь противоречивые и полярные суждения.