Марфа Игнатьевна Кабанова, о которой Н. Лесков говорил, что она «схвачена гениально», — совершенно новый тип в драматургии Островского. Бесправие женщины — один из постулатов домостроя в патриархальном купеческом доме. Деспот — купчиха, самодур в юбке явилась в литературе впервые. Конечно, имеет значение, что Кабаниха — вдова, однако можно представить себе положение в доме покойника мужа…
Кабаниха — резко индивидуальный, сложный реалистический характер, за которым угадываются некоторые давние черты русской истории. Есть в ней что-то от Салтычихи. Есть в ее иезуитском максимализме и нечто староверческое — несмотря на ханжескую приверженность православной церкви.
Богатая купчиха Кабниха не значится в перечне действующих лиц как лицо «значительное» в городе. Но она сильнее и страшнее Дикого — недаром девушка Глаша говорит: «Нашей бы хозяйке за ним быть, она б его скоро прекратила». Что же говорить о других, о своих, семейных! Марфа Игнатьевна полностью подчинила себе сына, стала для него кошмаром, жестокой неизбежностью, от которой нет спасения. И сколько бы ни повторял, ни клялся бы Тихон в том, что «мы об вас, маменька, денно и нощно бога молим», что «я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг», — все равно маменька точит молодого хозяина, подозревает его во всех грехах, жалуется на свою несчастную старость, потому что «не очень-то нынче старших уважают».
Кабаниха, как воплощение ханжества, стоит на самой вершине мировой литературы, рядом с Тартюфом и Фомой Опискиным. Но Марфа Игнатьевна не только поедает ближних, прикрываясь божественными догмами и причитаниями о нарушенной старине, она еще заявляет себя как грубая деспотическая сила. Оба эти свойства неразделимы. Если бы услышала она, что и вправду плохо о ней говорят, то «тогда бы не так заговорила». Беспрекословно подчиняется ее приказам и окрикам Тихон даже тогда, когда и его слабой натуре невтерпеж, даже в минуту гибели жены… Что же надо Кабанихе, почему постоянно, изощренно точит она сына и еще пуще невестку? Ведь власть ее абсолютна, Тихон и в самом деле не делает шагу по своей воле. Катерина — явно неправдиво говорит:
«Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тебя любит». А Кабаниха не унимается: «Может быть, ты и любил мать, пока был холостой. До меня ли тебе: у тебя жена молодая». Любовь, сыновнее и материнское чувства не существуют в этой сфере, они вытравлены произволом, ханжеством, бездушием.
И не по призрачной, якобы ушедшей любви сына тоскует Марфа Игнатьевна — ей покою не дает то, что не по вкусу пришелся молодым ее образ жизни, что — чует ее «сердце-вещун» — хотелось бы им жить иначе…
И вдруг становится ясно: дикая и беспричинная брань Дикого, лицемерные причитания и абсолютная, грубая власть Кабанихи заключают в себе не только силу, но и слабость: некую неуверенность, предчувствие чего-то нового, непонятного для привычного, старозаветного, домостроевского уклада жизни. Темное царство России предстало в «Грозе» в гиперболической форме. Конечно, это гипербола, предельная концепция определяющих особенностей героев, вытекает из новой поэтической природы «Грозы». Однако гомерическое самодурство Дикого и крайняя жестокость Кабанихи имеют и жизненные конкретно — исторические основания: чем острее ощущают власть имущие непрочность своего царства, тем яростнее и ожесточеннее отстаивают они свои устои и подавляют не только инакомыслящих, но и тех, кто внушает хоть какие-нибудь подозрения. Отсюда почти неправдоподобное самодурство Дикого, здесь основа грубого, давящего деспотизма и ханжества Кабанихи.
Можно с уверенностью сказать, что появившаяся накануне крестьянской реформы «Гроза» представляет собою резко антикрепостническое произведение. И только недальновидностью и прямолинейностью цензуры можно было объяснить легкое разрешение драмы и даже увенчание ее академической премией. Впрочем, по свидетельству И. Ф. Горбунова, один из цензоров увидел в Кабанихе намек на Николая 1…