Островский как бы разворачивает тему самодурства во времени, следя за диковинными психологическими метаморфозами. Мало того что самодурство — плод дикости, невежества. Это еще и вымещаемое подневольным человеком за прежнее его ничтожество. То, что когда-то Самсон Силыч на Балчуге голицами торговал, то, что добрые люди его Самсошкою звали и подзатыльниками кормили, он вовек не забудет и не простит. Теперь он измывается над домашними как бы в счет прежних своих унижений. А едва лишь власть в доме переходит к Подхалюзину, как теперь уже этот тишайший приказчик, твердивший только «не могу знать-с» и «как вам угодно», становится холоден, самовластен и нагл.
Уговаривая глупенькую Липочку бежать от родительской опеки, он не обинуясь заявляет: «…будет с них, почудили на своем веку, теперь нам пора».
Если Большов — самодур патриархального склада, то Подхалюзин с Липочкой представляют собой едва ли не более отвратительную разновидность новейшего самодурства замоскворецких парвеню. В купцах старого закала Островскому еще могли импонировать какие-то черты народной речи, обычаев и широкого национального характера, способного к великодушным порывам. Но откровенную неприязнь вызывает у него межеумочная, «мещанская» в широком смысле психология. Находясь в партии угнетенных, мещанин ощущает себя страдающей стороной, но, едва дорвавшись хотя бы до небольшой власти, он обнаруживает своекорыстный характер протеста против «богатых» и «сильных». Жажда самоутверждения выливается в желание жить, «как люди живут», подражая во всем верхушечным, наиболее состоятельным и образованным слоям общества. Вследствие душевной неразвитости это мгновенно вырождается в пошлое обезьянничанье, отвратительную мешанину грубой корысти и вершков «просвещенности».
Липочка — одна из самых больших удач в первой комедии Островского и дает благодатнейший материал для актрисы, играющей эту роль. Можно напомнить, как купается в подробностях, в словечках, жеманных ухватках и вульгарном кокетстве своей героини Н. Гундарева в спектакле, поставленном А. А. Гончаровым.
Самодовольство Липочки, ее вздорность, капризы, надежда выскочить за военного, тайная корысть и желание выглядеть томной «образованной барышней» — все это развертывается как комедийный фейерверк.
Подобно другим героям комедии, Липочка проходит свой ряд сценических метаморфоз. В пристрастии к танцам и порченому французскому языку, в презрении к «необразованным» родителям и желании покорить «благородного» жениха, Липочка выглядит поначалу смешной, дурно воспитанной, но безвредной дурочкой. Но у нее, в сущности, такой же, как у отца, самодурный характер, с тою разницей, что, как девица нежная, она легко кидается в слезы и на .жалость бьет: «Как муха какая, кашляю». Однако в этой закатывающей глаза молодой особе дремлет, как сказал бы Чехов, прожорливый крокодил. Липочка барышня практическая, и хотя Подхалюзин вовсе танцевать не умеет и по-французски не может двух слов связать, она живо смекает свои выгоды. «Ведь мы не мещане какие-нибудь»,— кичится неведомо чем Липочка, тем самым ненароком обнажая свою мещанскую суть. Подхалюзину же близки понятия и идеалы Олимпиады Самсоновны, и с чисто приказчичьей галантностью он сулит ей и шляпку, «какую почудней», и потолки в доме, расписанные по моде «капидонами» али «пукетами», Зато попавшему в беду отцу не ждать от них снисхождения. Липочка, родная дочь, самый близкий из «своих людей», оказывается самой чужой отцу,— и это еще одно из сотни печальных превращений этой комедии обманов.
Не зря знакомившийся с комедией цензор сетовал в свое время-на отсутствие в пьесе «светлого противоположения». В ней и впрямь нет героев положительного закала. Опустившийся стряпчий Ризположенский, мастер обманную «механику подсмолить», готов содействовать и Большову, и Подхалюзину, едва обнаруживается, что последний может предложить более солидную мзду. Сваха, еще недавно прочившая Липочке «благородного» жениха, сама расстраивает это сватовство в пользу приказчика, посулившего ей соболью шубу и солидный куш. Но Подхалюзии, получив то, к чему стремился, надувает всех: и стряпчего, и сваху, и тестя.
Постановщику пьесы приходится столкнуться с тем, что в комедии Островского, по существу, нет развязки. Автор исследует лишь два смежных звена в бесконечной цепи взаимных обманов, на которых строится жизнь. Есть ли хоть малая гарантия тому, что торжествующего сейчас и зазывающего в свою ,лавку покупателей («в луковке не обочтем!») Подхалюзина не проведет еще более ловкий и изощренный хищник? Ведь обманывая всех вокруг, легко самому стать жертвой обмана. И мнится, недоброй завистью горят глазенки выглядывающего из-за плеча Подхалюзина и жадно считающего свои медяки Тишки…
Где же конец этой цепи обманов, в чем видит выход автор пьесы? Примечательно, что, когда обманутая Подхалюзиным сваха, растерявшись от его холодной наглости, не знает, как наказать его, она обещает распустить о нем дурную славу по Москве. И обиженному крючкотвору Ризположенскому приходит па ум только одно: обратиться к публике театра.
Так и сам драматург, не зная, каким образом справиться с засильем обмана в обществе, но не желая прибегать к риторике ходульных положительных героев, всем смыслом пьесы обращается к публике, ищет опоры в ней, чтобы, прибегнув к нравственному суду, пробудить общественную совесть.