Как-то особенно охотно рассуждает об уме и глупости Нил Федосеевич Мамаев. Разумеется, о своем уме и «чужой» глупости. И свой «ум» он не склонен прятать, держать при себе. В первых же сценах комедии гусар Курчаев, один из тридцати его племянников, претендующих на свою долю по завещанию, объясняет нам дядюшку: «Он считает себя всех умнее и всех учит. Его хлебом не корми, только приди совета попроси». Глумов слышит эти слова и наматывает себе на ус.
От подвыпившего Курчаева можно получить немало и других ценных сведений. Ну, скажем, то, что Мамаев имеет странное обыкновение ездить по городу в поисках квартиры. «Выедет с утра, квартир десять осмотрит, поговорит с хозяевами, с дворниками, потом поедет по лавкам пробовать икру, балык, там рассядется, в рассуждение пустится».
Самое интересное, что квартира Мамаеву вовсе не нужна. Тут то же, что и с балыком, и с икрой: он осматривает, ко не снимает, пробует, но не берет, приценяется, но не покупает. Его удовольствие — сам процесс осмотра, обсуждения, разговора. Исполнявший эту роль во МХАТе М. М. Яншин вел первую сцену обстоятельно, неторопливо. Он тщательнейше исследовал все углы в квартире, даже подпрыгивал на полу петушком — проверить, не прогнили ли половицы.
Чудачеством дядюшки и воспользуется Глумов. Заманив его в свою квартиру, он дает ему возможность разговориться, безбожно льстя его уму и почтительно самоуничижаясь. Мамаеву же многого не надо: его только тронь, и он прилипнет со своими поучениями. Скромно потупившись, Глумов говорит, что сдает свою квартиру, потому что снимать ее ему «не по средствам». Жадный огонек загорается в глазах Мамаева: тут есть кого поучить уму-разуму. И, привязавшись к словам Глумова, он целую предику ему читает: «А зачем же нанимали, коли не по средствам? Кто вас неволил? Что вас за ворот, что ли, тянули, в шею толкали? Нанимай, нанимай!»
Прервем на мгновение этот поток красноречия, чтобы заметить: Мамаев постоянно копит в себе внутреннее раздражение, способное вылиться на голову первого встречного. Он носит в себе это раздражение с утра до вечера, и едва увидит какой-либо непорядок или то, что покажется ему непорядком, начинает немедленно поучать, разогреваясь по дороге, с полным словесным недержанием, с невозможностью остановиться в своей грозной воркотне.
«…А вот теперь, чай, путались, на цугундер тянут? Да уж конечно, конечно. Из большой-то квартиры да придется в одной комнатке жить; приятно это будет?»
Показным образом негодуя на свою непонятливость и восхваляя ум дядюшки, Глумов незаметно для собеседника подводит его к тем суждениям и выводам, какие нужны молодому человеку, стремящемуся попасть в фавориты к богатому родственнику. Убедившись, что Мамаева понесло, и он у него на крючке, Глумов ошеломляет дядюшку нелепейшим признанием: он сдает эту квартиру, чтобы нанять большую! Мамаев поражен, ошарашен, у него глаза на лоб полезли… «Как так больше? На этой средств жить нет, а нанимаете больше! Какой же у вас резон?» И слышит бесшабашно нелепый ответ Глумова: «Никакого резона. По глупости».
Такого рода самокритика молодого человека для Мамаева маслом по сердцу. Глумов почти издевается над ним, а Мамаев после первой минуты удивления принимает и это за чистую монету. Обычная черта такого сорта людей: они не чувствуют юмора, не способны угадать второй слой реплики, не реагируют на преувеличения, принимают все сказанное буквально и плоско. Тем более, если речь идет об их личных преимуществах и достоинствах.
Лесть Глумова дядюшке настолько груба и прямолинейна, что ее неискренность бросилась бы в глаза любому. Любому, но не Мамаеву. Опьяненный собственной мудростью, он не замечает, как плохо маскирует Глумов свои истинные намерения. Средства Глумова не сложны: он лишь не устает твердить, что глуп и жаждет, алчет дядюшкиного совета как манны небесной. По острому слову Анатоля Франса: если хочешь польстить, следует бояться только одного — оказаться в этом деле гомеопатом. И Глумов предлагает дядюшке не то что аллопатические, но просто лошадиные дозы лести. А Мамаев сглатывает их, не поморщившись, и как ни в чем не бывало, самодовольно улыбнувшись, ждет новой порции.
Внимая наставлениям Мамаева, мы попадаем в какой-то особый климат добросовестного идиотизма, в мир щедринских бесшабашных советников с щелью в черепе на затылке, предназначенной для особо скорого усвоения указаний начальства и глухо закрытой для всяких иных внушений.
Дело ясное, Мамаев, мягко говоря, недалек, но как с какого боку ни возьми, он на десять голов выше любого из них.
Если бы исполнителю этой роли нужна была бы психологическая подпорка, я предложил бы ему такой образ. Человек долго стоял скептическим наблюдателем за спинами игроков и смотрел на зеленое сукно ломберного стола. Он видел, какие промахи, какие детские ошибки совершают они на каждом шагу. Ух, как бы он их всех переиграл, имея на руках такие карты! Вот только беда, играть с этими партнерами в их игру стыдно. Но отчего же стыдно? Ничуть не стыдно! Для этого надо только перестать быть, как они это называют, чистоплюем, надо сесть за один с ними стол и принять условия их игры. И он их принимает.