Сам по себе психологический тип либерала был, пожалуй, известен и прежде. Еще Денис Давыдов запечатлел его в своих звонких, насмешливых стихах:
Всякий маменькин сынок,
Всякий обирало,
Модных бредней дурачок
Корчит либерала.
Нет сомнения, что Городулин и обирало, и «модных бредней дурачок», но есть в его характере и приобретения новейшего времени, отличающие его, скажем, от грибоедовского Репетилова. Репетилов — сплетник, пустомеля и только, а Городулин мнит себя деятелем, хочет руководить общественным мнением. Как и Репетилов, Городулин отличается обескураживающей наивностью, но не признает в себе глупца, человека «зауряд», а сам готовит себе успех, цинически присваивая плоды чужого красноречия.
Глумов, который отлично чует, кому что нужно, устраивает для Городулина настоящий концерт либерального пустословия: он бичует подобострастие к начальству, бюрократизм «форм и бумаг», требует, чтобы ему дали возможность стать лицом к лицу с «меньшим братом», а Городулин ведет себя как на аукционе — он подбирает себе фразы для спича. «Нам идеи что! — с пленительно наивной откровенностью восклицает герой.— Кто же их не имеет, таких идей! Слова, фразы очень хороши!»
«Меньшой брат», «насущные нужды», «увеличивать количество добра» вся эта либеральная патетика приводит Городулина 6 восторг. Глумов же, к его изумлению, штампует эти фразы, какмашина, и остается их только записывать. Восхитившись очередной, ораторской фигурой Глумова, Городулин восклицает: «Вот уж и это запишите». Так в мануфактурной лавке времен Островского говорили: «Заверните мне еще и это».
Циничный торг завершается тем, что Городулин скупает речи Глумова, так сказать, на корню, обещая взамен выгодное местечко. Сговор между двумя «порядочными людьми» совершается легко и без ненужных обиняков. Неужто Глумоз не войдет в положение Горо-дулина, которому завтра нужно говорить за обедом, «а думать решительно некогда»? Впрочем, похоже, что Городулину некогда подумать не только до .завтрашнего обеда, ему вообще некогда думать. Ну в самом деле, когда ему этим заниматься, если он то в суде, то на скачках, то в Английском клубе? И без услуг Глумова ему не. обойтись.
Когда Щедрин в своем очерке «Легковесные» (1868) взялся за исследование Социальной психологии современного либерализма, он отметил в нем те же черты, что привлекли внимание Островского. И прежде всего вырождение мысли, замену ее фразой, бессильным и ничтожным суррогатом идеи.
«Увы! нам не до идей! — восклицает Щедрин.— Теперь мы с сожалением вспоминаем даже о словах, даже о тех скудно наделенных внутренним содержанием речах, которыми отягощали нам слух пустопорожние мудрецы!» «Бессвязный гул, который издает толпа «легковесных»,— продолжает Щедрин,— не только не имеет ничего общего с мыслью, но даже находится в явно враждебных к ней отношениях. Коли хотите, анализируя этот гул пристальнее, вы, конечно, рискуете отыскать в нем нечто похожее на внутреннее содержание, но это внутреннее содержание тем только и отличается от наглой бессмыслицы, что в основе его лежит доходящая до остервенения ненависть к мысли».
Один из щедринских «легковесных» глубокомысленный немец барон Швахкопф, находящийся не в ладу и с мыслью, и с языком, во всеуслышанье объявляет: «Мой «мизль» — нет «мизль». Вот чисто городулинский лозунг!
Что проку в том, что Городулин, подобно другим героям комедии, любит порассуждать об «уме». «Мне кажется, нужно только ум и охоту работать»,— поучает он при первом знакомстве Глумова. Как и старичков-ретроградов, Городулина окутывает в пьесе плотная пелена безмыслия. Различие тут одно: крепостники исходят злобой, их историческая никчемность, обреченность делают их «ненавистниками», слепыми и косными в своей приверженности старым порядкам; Городулин же, прилипающий к любой неопасной новизне, человек по природе добродушный, но, что называется, без царя в голове и к тому же одержимый тщеславием, пуще подчеркивающим его глупость.
Однако глупость еще не значит безразличие к выгоде. Выгоде не грубой, материальной, упаси господь, а обставленной всеми аксессуарами бескорыстного духовного порыва и общественного успеха. Разгадавший низкую природу многих респектабельных стимулов, Щедрин учил понимать, что если «легковесный» волнуется, изгибается, цепляется, то не надо думать, что это шевелится его мозговое вещество: просто «где-то вдали мотается кусок». «Мой «мизль» — нет «мизль» — это ошарашивающее признание явилось на свет не зря и в самую безрадостную пору гарантирует изобретателю афоризма домашний уют, личную безопасность и устойчивый доход.
Таким образом, если в обществе катастрофически падает уровень сознательной мысли, в этом не меньше «ненавистников» повинны легковесные «мудрецы», наполняющие округу либеральным звоном и стенанием, готовые разменять любую серьезную мысль на мелкую монету расхожих фраз и кончающие тем же бессвязным любостяжательным гулом.