«Этой пьесой начинается новый сорт моих произведений»,— писал Островский в Петербург начальнику репертуара императорских театров П. С. Федорову, посы-лая «Бесприданницу». Малозамеченная и неоцененная по заслугам современниками пьеса обгоняла свое время.
У «Бесприданницы» богатая сценическая судьба. Но за последние годы театр, к сожалению, сравнительно редко обращался к этой пьесе и, во всяком случае, дал мало оригинальных, запоминающихся прочтений драмы. Зато на нее обратила неравнодушный взор младшая муза — кино.
Недавняя бурная дискуссия по поводу новейшей экранизации «Бесприданницы» — фильма «Жестокий романс» (1984) лишний раз показала, насколько не устарел Островский. Так горячо спорить о героях, мотивах, принципах трактовки драматурга прошлого века можно лишь тогда, когда он затрагивает в наших сердцах, надо признаться, какую-то чувствительную струну. Мы сердимся, недоумеваем, требуем от постановщика ответа: не слишком ли ничтожен Карандышев? Отчего Паратов выглядит таким внушающим сочувствие героем? И не бледна ли новая «бесприданница» в сравнении с незабываемой Ларисой — Н. Алисовой в старом фильме Протазанова (1937)?
Ленту Э. Рязанова вообще нередко сопоставляли с прежней экранизацией «Бесприданницы» — и не в пользу нового прочтения. Но, в сущности, в спорах критиков мало учитывалось, что и фильм Протазанова, и фильм Рязанова были всего лишь киноверсиями, постановками «по мотивам» Островского: драматургический мир автора был воссоздан по законам иного, чем театр, искусства. Кинематограф смог при этом дать простор действенному созерцанию, но невольно потеснил звучащее слово; он варьировал места событий, развернул предысторию героини и ее сестер, показал во весь размах Волгу, жизнь Бряхимова, банк и вокзал; он дал возможность вглядеться в сияющие счастьем глаза Ларисы и увидеть слезы, текущие по ее щекам; он приблизил к нам крупным планом лица Паратова (Н. Михалков) или Кнурова (А. Петренко), открывших в своих ролях нечто новое.
Фильм прозвучал неожиданно и современно. Но он не возмещал (и не мог возместить) неизбежных потерь в любовно выписанном Островским тексте. Не передал он и всей сложности психологической партитуры пьесы, предназначенной прежде всего для исполнения на сцене.
По своей архитектуре «Бесприданница» принадлежит к числу чудес драматургии Островского. Она построена музыкально, но без всякой навязчивости ритма. В ней есть неторопливое эпическое течение жизни и сжатый драматизм.
Действие начато на высокой площадке над Волгой. В авторской ремарке видно стремление прорвать плоскостную декорацию, дать глубокий трехмерный фон — реки, с бегущими по ней судами, заволжских далей, деревень и полей. Здесь самое место рассказать о страданиях поэтической души, побыть с нею на ее духовных вершинах. Но на той же площадке — кофейня: суетная жизнь губернского города, болтовня слуг, праздные разговоры…
Пьеса развивается в многоголосье контрастных тем: бытовых (Огудалова), комических (Робинзон), трагикомических (Карандышев), лирических (Лариса), пока не поднимается вместе с героиней до высот современной трагедии. В истории одного дня—с утра до глубокой ночи — вместилось все: нежданный приезд «идола» Ларисы, позорный обед, устроенный ее женихом, пикник за Волгой, возвращение в город, предложение Кнурова— и выстрел. Время просвечено вглубь и вспять, к истокам судьбы Ларисы, и тем стремительнее в краткие сроки одних неполных суток все свершения и развязки: будто стучал, стучал маятник, и вдруг пробили часы.
Но прежде бросается в глаза быт. Купцы, встречающие нас в первой же сцене,— порождение «духа времени»: владельцы торговых фирм и пароходных компаний, а не лабазов и лавок, они даже внешне несут на себе лоск просвещенности. Вместо купеческих долгополых сюртуков и поддевок — европейские костюмы. Да и в обращении нет следа патриархальной грубости, домостроевской заскорузлости, какая отличала Кит Китычей былых времен… Дельцы, а не купцы. И все приметы века тут иные: когда-то солдата-инвалида, разносившего почту, встречали в Замоскворечье.
Конечно, губернский Бряхимов не столица, и просвещение понимают тут по-своему. Но у миллионщика Кнурова торчит из кармана парижская газета, и сам он настолько важен, что по большей части молчит за отсутствием достойных собеседников — разговаривать он ездит в Петербург да за границу. (Прототипом Кнурова называли волжского миллионера Ивана Александровича Коновалова — его сын стал министром Временного правительства.) Вася Вожеватов, по молодости, человек более живой и доступный. Но его европеизация выразилась в том, что вместо купеческого чая с раскидкой за самоваром он с утра уже попивает в кофейне шампанское, разлитое в чайники («чтобы люди чего дурного не сказали»).
Традиций нет, совести нет, бога нет, нет и прежнего — охранительного авторитета «старших». Бессердечие, холодный расчет, психология игрока, из всех мудростей — жизни усвоившего одну — циническую философию «мига»— с этим еще придется столкнуться Ларисе.
Пробным камнем в пьесе становится любовь. Четыре, героя соперничают, надеясь снискать благосклонность молодой женщины. Но в драме, как ни странно, меньше всего любви, да и о соперничестве можно говорить лишь с натяжкой. Вожеватов заранее уступает Ларису Кнурову, поскольку «всякому товару цена есть», а ему Лариса не по карману. Кнуров пропускает вперед Паратова, чтобы потом легче взять реванш и увезти сломленную Ларису в Париж, на выставку. Паратов, натешившись накоротке ее любовью, объявляет, что обручен с владелицей золотых приисков и Лариса может считать себя свободной. В довершение всего Вожеватов и Кнуров разыгрывают ее в орлянку…