«Гранатовый браслет» занимает особое место не только в творчестве Куприна, но и во всей русской ли¬тературе. Тема неразделенной любви всегда притяги¬вала внимание писателя. Она возникает уже в ранней повести «Впотьмах».
В «Гранатовым браслете» великий дар любви жи¬вет в сердце простого, ничем не примечательного чело¬века, в самой обыденной обстановке. Мир сытости и пошлого самодовольства будет поколеблен тем пре¬красным и всепоглощающим, хотя и безответным чув¬ством, которое как огромное счастье испытал бедный чиновник Желтков.
Особую силу воздействия произведению придает то, что в нем любовь существует как нежданный подарок среди обыденщины. Желтков лучше и выше остальных героев повести именно благодаря своему чувству.
Мы еще знакомы с Желтковым только заочно. Зна¬ем о его искренней, неразделенной, но такой прекрас¬ной и чистой любви, знаем о его письмах к Вере. Пока только проступает облик этого человека, но мы уже ис¬пытываем искреннюю симпатию к нему. В письме Желткова ко дню именин Веры ясно вырисовывается духовный облик героя. Хотя любовь к Вере Шейной всецело владеет Желтковым и письмо проникнуто этим всемогущим чувством, оно написано человеком, кото¬рый ни на что не надеется и готов отдать Вере себя и свою любовь. С этого момента в рассказе начинает звучать мотив неразделенности. Любовь, которая «сильна, как смерть», водит рукой Желткова, когда он пишет письмо Вере. Любовь ему диктует вдохновенные слова, в которых и огромное чувство, и покорность, и самоотречение, и глубокое преклонение. Его письмо дышит благородством. Это пишет человек, которого преобразила любовь. И тем отвратительнее кажется нам сатира на его письмо князя Василия Шейна.
Впервые Желткова мы видим, когда к нему прихо¬дят представители правящей касты. Он глубоко страда¬ет, автор описывает тягостное состояние, в котором он оказался. Внешний облик этого человека вполне соот¬ветствует печальному и затаенно-страстному лиризму его письма, в котором он поздравлял княгиню Шейну с днем ангела. Вместе с тем его внешность усиливает впечатление, что он предуказанная жертва. Все, почти все в нем говорит о ровном, застенчивом характере: ка¬жется, что это тип маленького человека, который по¬явился еще у Пушкина и продолжен Гоголем и Досто¬евским. Но это только на первый взгляд. Любовь этого человека настолько чиста и возвышенна, что возвышает его над аристократами. Куприн рисует сначала фигуру героя: «Лица хозяина сначала не было видно: он стоял спиной к свету и в замешательстве потирал руки. Он был высок ростом, худощав, с длинными, пушистыми, мягкими волосами». Все движения свидетельствуют о глубокой растерянности. Он потирал руки, а затем «худые, нервные пальцы Желткова забегали по борту коричневого короткого пиджачка, застегивая и рас¬стегивая пуговицы». И наконец писатель показывает его лицо: «Теперь он стал весь виден: очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упря¬мым детским подбородком с ямочкой посредине». Все в этом облике подтверждает первое впечатление о неж¬ной и застенчивой натуре, все, кроме одной детали, го¬ворящей о целеустремленности и упорстве характера. Деталь эта — упрямый подбородок. Вначале сцены
Желткова атакует Булат-Тугановский. Растерянность, подавленность героя усиливаются. Желтков не может не ощущать своей невольной «вины». Пока обвинения, предъявленные ему, не выходят из круга этических принципов, пока речь идет о душевном спокойствии и достоинстве любимой женщины, ему трудно что-либо сказать в свою защиту. Но когда Булат-Тугановский за¬икнулся о своем намерении обратиться к власти, разго¬вор сразу принимает иной характер. Следует сказать, что роли Булат-Тугановского и Шейна в разговоре с Желтковым неравнозначны. Князь мягче, умнее, чув¬ствительнее. Желтков очень быстро понял, кто из них кто, и после фразы о «власти» начинает полностью иг¬норировать Булат-Тугановского. С этой минуты перед нами совсем другой человек. Робость и застенчивость слетели с Желткова. Теперь перед нами человек силь¬ной воли, который знает себе цену и готов идти до кон¬ца. Он как бы обретает сознание собственного досто¬инства. Особенно это ярко видно в следующей сцене: «“Простите. Как вы сказали? — спросил вдруг внима¬тельно Желтков и рассмеялся. — Вы хотели обратиться к власти?.. Именно так вы сказали?” — Он положил ру¬ки в карманы, сел удобно в угол дивана, достал портси¬гар и спички и закурил».
Хотя Булат-Тугановский еще пытается третиро¬вать Желткова и угрожать ему, но духовный перевес уже полностью на стороне последнего. Маленький чи¬новник «выпрямляется и говорит как бы с высоты чув¬ства, вознесшего его над житейской суетой, открывше¬го ему новый, сияющий мир». Теперь уже не Шейн разговаривает с ним, а говорит один только Желтков, а князь слушает, подавленный огромностью пережива¬ний, недоступных ему самому. Впоследствии он при¬знался жене: «Для него не существовало жизни без те¬бя. Мне казалось, что я присутствую при громадном страдании, от которого люди умирают, и я даже почти понял, что передо мной мертвый человек. Понимаешь, Вера, я не знал, как себя держать, что мне делать».
Тугановский требует исчезнуть — и Желтков действи¬тельно обрывает свою жизнь. Но не потому, что этого потребовали, а потому, что жизнь без любимой женщи¬ны потеряла для него всякий смысл. Перед смертью он послал последнее письмо Вере, письмо и подарок — браслет с пятью густо-красными, «точно кровь», грана¬тами. Княгиня последний раз читает строки, написанные этим духовно прекрасным человеком, который любил ве¬ликой любовью, дающейся только раз в жизни. Такая любовь не проходит бесследно. Она пробудила в душе Веры неведомые раньше чувства и останется с ней на¬всегда как неповторимый и прекрасный миг счастья. Ве¬ре Шейной еще предстоит увидеть лицо человека, кото¬рый любил ее и умер из-за любви к ней. «Глубокая важ¬ность была в его закрытых глазах, и губы улыбались блаженно и безмятежно, как будто бы он перед расста¬ванием с жизнью узнал какую-то глубокую и сладкую тайну, разрешившую всю человеческую его жизнь».
В последней записке Желтков просит Веру о сонате Бетховена. Музыка властно охватила Веру, она осо¬знает, что мимо нее прошла большая любовь, и в ее ду¬ше слагаются слова, которые мог сказать только любя¬щий ее человек: «Успокойся, дорогая, успокойся… Ты обо мне помнишь? Помнишь? Ты ведь моя единая и по¬следняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую твои слезы. Успокойся. Мне спать так сладко, сладко, сладко».
