И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне еще когда-нибудь приснится,
И повторится все, и все довоплотится,
И вам приснится все, что видел я во сне.
А Тарковский
Так случилось, что новейшая история России показала нам, как крупнейший национальный писатель в отрыве от Родины, ее традиций, пейзажей, обычаев умеет создавать совершенные и абсолютно национальные произведения. Что не означает, впрочем, правоту тезиса: «Родина — там, где хорошо». Там, где он жил, не всегда было хорошо. Более того, чаще было совсем не хорошо — голодно и одиноко. Просто Россия, которую знал, любил и жалел писатель, была прописана в его душе и сердце. Вместе с Буниным на пароходе, увозящем его из Одессы в Константинополь, уплывал и сияющий ее образ.
Бунин не знал и не любил России советской. Она представлялась ему мутным и тяжелым облаком, висящим далеко и низко над горизонтом. Его питали образы памяти. Он словно запретил писать о современных событиях, эстетически осмысливать сиюминутные, приходящие извне впечатления. Он стал как дом, в котором окна и двери закрыты и заколочены. Он стал самодостаточен. И тогда его посетили грезы, или сны, или видения. Любое мелькнувшее воспоминание, пейзаж, настроение служили толчком для дальнейшей игры творческого воображения. «Темные аллеи» — книга-сон, книга-мечта, книга-видение. Все в ней гармонично: усадебные пейзажи, городская дребедень, жар первых свиданий, мимолетное очарование юности. И нет на свете прекраснее места, чем эта страна — Россия!
Она напоминает идеальную бунинскую женщину — смуглую и загадочную. Она достойна вечной любви. Ей он посвящает «медленные и сомнамбулические», как начало «Лунной сонаты», страницы лучшей своей книги.
«Темные аллеи» невозможно читать быстро, по диагонали, пробегая глазами, как невозможно быстро и по фрагментам слушать музыку.
В бунинской прозе слишком много мелких, неприметных глазу крючочков, зацепок и ловушек. Они опутывают, замедляют движения, возвращают назад к прочитанному. Они забирают в плен. Но подобный плен не утомителен и приятен.
Иногда сам автор сомневается: «А было ли чудо?» Так героиня «Холодной осени» на излете жизни размышляет: «Вспоминая все то, что я пережила с тех пор, всегда спрашиваю себя: да, а что же все-таки было в моей жизни? И отвечаю себе: только тот холодный осенний вечер. Ужели он был когда-то?»
Конечно, было. Конечно есть. И, закрывая глаза, покачивая головой, Бунин вспоминает и рисует по памяти. В его рисунках много музыки, того меланхолического ритма, который составляет дыхательную интонацию его прозы. Боже, какие красивые женщины, какие мимолетные, неясные чувства, прикосновения, любови. Они — только отблески, дальние зарницы,-достигающий земли свет истинной, вечной женственности. И Россия. Потерянный наяву и обретенный в душе рай. Идеальное и умное место: «Мелкий лес, сороки, комары и стрекозы», и еще — «Первая звезда и молодой месяц и небо над озером зеленое, зеленое. Месяц, месяц, золотые рога…»
Бунин отказался вернуться на родину. Это было невозможно для него. Та родина, которую он знал, исчезла, растворилась в истории; та, небесная, которую он увидел в конце жизни своей, была внутренним свойством его гения. Ему некуда было возвращаться. Ностальгическая мелодия, которую разучивает героиня «Чистого понедельника», звучит и звучит, словно «белая вереница поющих с огоньками свеч у лица» монахинь, проходит мимо. Кто они, куда идут? Неизвестно…
И. А. Бунин умер в Париже 8 ноября 1953 года.
