У княгини Веры «прежняя страстная любовь к мужу давно уже перешла в чувство прочной, верной, истинной дружбы», не питает она каких-либо сильных чувств и к своему загадочному поклоннику. Однако такое внимание ей до некоторой степени льстит. Вера думает, что письма Желткова — всего лишь невинная шутка. Она не придает им того значения, которое придает ее брат Николай Николаевич Мирза-Булат-Тугановский, товарищ прокурора. Он, как и другие столпы местного светского общества, расценивает присылку браслета как нарушение всех и всяческих приличий. Николай Николаевич устанавливает личность бедного влюбленного и вместе с мужем Веры, князем Василием Львовичем, приходят на квартиру к Желткову и делают ему унизительный выговор: «…Последним вашим поступком, именно присылкой этого вот самого гранатового браслета, вы переступили те границы, где кончается наше терпение. Понимаете? — кончается. Я от вас не скрою, что первой нашей мыслью была обратиться к помощи власти, но мы не сделали этого, и я очень рад, что не сделали, потому что… я сразу угадал в вас благородного человека». Однако игру в благородство товарищ прокурора продолжал недолго, и Николай Николаевич зловеще проговаривается: «Видите ли, милый мой, эта мера от вас никогда не уйдет… Врываться в чужое семейство…» Люди типа Тугановского не верят в чистую, платоническую любовь Желткова, подозревая его в пошлейшем адюльтере. Он же говорит Вериному мужу: «Я знаю, что не в силах разлюбить ее никогда…» Желтков не смог даже увидеться в последний раз со своей возлюбленной, та лишь заявила в телефонном разговоре, что ей эта история уже надоела. И Желтков написал Вере прощальное письмо: «Я не виноват, Вера Николаевна, что Богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей — для меня вся жизнь заключается только в Вас. Я теперь чувствую, что каким-то неудобным клином врезался в Вашу жизнь. Если можете, простите меня за это. Сегодня я уезжаю и никогда не вернусь, и ничто Вам обо мне не напомнит.
Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою Богу было угодно за что-то меня вознаградить.
Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата… Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя твое».
Восемь лет тому назад я увидел Вас в цирке, в ложе, и тогда же в первую секунду я сказал себе: я ее люблю потому, что на свете нет ничего похожего на нее, нет ничего лучше, нет ни зверя, ни растения, ни звезды, ни человека прекраснее Вас и нежнее. В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли…»
Любовь для Желткова — это в том числе и лекарство от одиночества. Ведь ничего в жизни, кроме любви к Вере, для него фактически не существует — ни друзей, ни иных женщин, ни семьи, ни науки, ни философии, ни служебной карьеры. К тому же, чтобы сделать новую оправу для браслета, Желтков растратил казенные деньги, и ему грозил суд. Однако не растрата стала причиной самоубийства героя купринскай повести. Покончить с собой его вынудило сознание, что невозможность более видеть ту единственную, которую любил, оставит его теперь уже в полном, абсолютном одиночестве.
Вера Николаевна предчувствует трагический конец Желткова. Еще до получения последнего письма она предупреждает мужа: «…Я знаю, что этот человек убьет себя». Она, уже после самоубийства Желткова, едет на квартиру, где он жил, и узнает, что покойный просил хозяйку передать: «Если случится, что я умру и придет поглядеть на меня какая-нибудь дама, то скажите ей, что у Бетховена самое лучшее произведение —«Аппассионата» (название этой сонаты и стало эпиграфом к «Гранатовому браслету»). Княгиня сознает вину перед покойным — если бужа не оттолкнула его грубым словом, быть может, не произошло бы непоправимого. Мужа и брата, еще более, чем она, способствовавших происшедшему, Вера Николаевна, вернувшись от желтковской хозяйки, видеть не может. Она оказывается почти столь же одинока, как и тот, кто ее любил, И только, когда слышит бетховен-скую «Аппассионату» в исполнении знакомой пианистки, ощущает, будто с ней говорит приславший гранатовый браслет: «Ты, ты и люди; которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты была прекрасна. Бьют часы. Время. И, умирая, я в скорбный час расставания с жизнью все-таки пою — слава тебе». И сквозь рыдания княгини Веры музыка словно продолжала ее успокаивать: «Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Ты ведь моя единая и последняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую твои слезы. Успокойся. Мне спать так сладко, сладко, сладко». Героиня понимает, что прощена, понимает, что в действительности любила Желткова, но не могла раньше в этом признаться даже себе самой. Гениальная бетховенская соната, как и всякое великое произведение искусства, как подлинно прекрасная женщина, способна излечить от страданий одиночества душу человеческую.
