Он родился в Воронеже в семье обедневшего помещика. Отец его принадлежал к старинному дворянскому роду, из которого, по свидетельству писателя, вышло «немало видных деятелей, как на поприще государственном, так и в области искусства, где особенно известны два поэта начала прошлого века: Анна Бунина и Василий Жуковский — один из корифеев русской литературы». Большую роль в формировании внутреннего мира будущего писателя сыграла его мать, любившая русскую литературу и передавшая эту любовь сыну.
Детство и юность Бунина во многом отличались от традиционных путей, каким шло формирование дворянской и даже разночинской молодежи уходящего столетия. Он окончил всего 4 класса Елецкой гимназии и до 19 лет безвыездно жил в обедневшем дворянском поместье орловской губернии. «Никогда бы он так не узнал, не почувствовал народ, если бы, кончив курс в Елецкой гимназии, переехал в Москву и поступил в университет. Надо было жить в деревне круглый год, близко общаться с народом, чтобы все воспринять, как воспринял он своим редким талантом. Даже их оскудение приневло ему пользу», — писала жена писателя (Муромцева — Бунина. Жизнь Бунина, Париж, 19858, с. 47).
Постоянная жизнь в деревне, среди крестьян и мелкопоместных дворян, обогатила Бунина знание русской природы, русской деревни, русской жизни в ее самых корневых, родовых истоках.
В судьбе и творчестве Бунина своеобразно отразилась круто ломавшаяся жизнь России в пору тех огромных потрясений, которые несла миру революция. Бунин, меривший жизнь самой высокой мерой, страстный и нередко пристрастный человек, неприязненно относился к революции. Он спорил с историей, веком, современниками. Но, отвергая революционное пересоздание жизни, отвергая любое насилие, художник непрестанно мучился бедами и трагедиями нашего столетия. Он безмерно страдал в годы зловещих мировых войн, горестно переживал трагедию порабощенных и больше всего — трагедию веками страдавшего русского народа. И сам художник неустанно разгадывал загадки национальной истории, напряженно думал о необходимости обновления мира и человека, обрекая себя «на новые пути, на новые скитанья и исканья».
Много необычного вынес Бунин из тех странствий по свету, которые он совершал чуть не ежегодно в пору зрелости. Он «не раз бывал в Турции, по берегам Малой Азии, в Египте, странствовал по Сирии, Палестине, был в Оране, Алжире, Константине, Тунисе, на окраинах Сахары, плавал на Цейлон, изъездил почти всю Европу, особенно Сицилию и Италию» (9,263).
Словами любимого поэта
Саади Бунин говорил о себе:
«Я <…> стремился обозреть лицо мира и оставить в нем чекан души своей»,
меня занимали ?? психологические, религиозные, исторические (9,268).
Путь Бунина к вершине искусства был долог. Он не сразу обрел свой поэтический голос, не сразу начал писать о том сокровенном, что таилось в его душе. Рассказы и стихи, печатавшиеся в 90-е годы и вошедшие в сборники «На край света» (1897) и «Под открытым небом» (1898), были одобрительно встречены критикой, но в них еще чувствовалась сковывающая власть традиции.
Дворянин по происхождению, разночинец по образцу жизни, поэт по призванию, неутомимый путешественник, Бунин совмещал, казалось бы, несовместимые грани мировосприятия: возвышенно-поэтический строй души и аналитически трезвое видение мира, напряженный интерес к современной ему России и к странам древних цивилизаций, неустанные поиски смысла жизни и религиозное смирение перед ее непознаваемой сутью.
Мощное дарование Бунина, как уже отмечалось, поначалу раскрылось в переводе «Песни о Гайавате» Лонгфелло (1896) — переводе, до сих пор оставшемся непревзойденным. Из оригинальной прозы тех лет выделяется путевой очерк — поэма «На Донце» (1895), в котором писатель, наконец, освободился от традиционных тем и идей, от элементов чужой поэтики и стилистики. Здесь впервые зазвучала одна из сокровенных и ведущих проблем всего зрелого бунинского творчества: проблема потаенных, корневых, зачастую неосознанных связей человека с прошлым — историческим, культурным, природным.
Формирование своего взгляда на мир, самобытной эстетической системы и поэтики совершалось первоначально в поэзии Бунина. В эмоциональном строе стиха, по видимому, легче было выразить то рождающееся мировосприятие, которое не было еще столь полновесным, чтобы найти воплощение в прозе. К тому же по изначальной сути своего дарования Бунин был прежде всего поэт. Он сам говорил: «Я поэт, и больше поэт, чем писатель, я главным образом поэт».